Принято полагать, что Русское государство началось с призвания варягов на Русь в роли правителей. Как же это происходило, а главное почему. На протяжении всей первой половины 9 века, славянские и финские племена выплачивали варягам дань. Варяги приходили каждый месяц из-за моря, чтобы собрать её. В 862 году племена набрались сил и смогли прогнать их со своих земель. Но как утверждает одна летопись, сразу после этого между ними вспыхнули конфликты.
Тогда, чтобы прекратить междоусобные войны, старейшины племён решают пригласить на роль правителя кого ни будь со стороны. Этот правитель должен был сохранять менталитет и не идти на поводу ни у одного племени. Таким способом старейшины хотели добиться равноправия. Они долго перебирали все возможные кандидатуры и решили остановить свой на Варягах.
По мнению другой версии, князь Новгородский Гостомысл до своей смерти наказал, чтобы наследником его стал потомок Рюрика варяга, который женат был на его дочери, которую звали Умила. Как бы там ни было в одном обе легенды сходятся. Старейшины племён отправились искать себе правителя из варягов. Лихачёв в одном из своих переводов летописей утверждает, что варягов прозвали “Русь”. Говорил, что к Руси пришли кривичи и представители других племён и просили выбрать князя, который будет править их поселениями.
Лишь трое братьев согласились на столь странное предложение. Забрав Русь с собой, они ушли на новые для себя земли, то стать там князьями. Самы старший из трёх братьев Рюрик, стал князем в Новгороде, средний брат Сениус начал царствовать в Белоозере, а младший из братьев Трувор остался в Изборске. Отсюда и пошло название Земля Русская. Теперь варяги были ответственные за мир и порядок между племенами. Они также следили за сбором податей для того, чтобы содержать войско, а также гарантировали защиту от иноземных захватчиков.
По мнению другой версии, эту запись в летописи сделали Печерские монахи. Они придумали эту легенду для того, чтобы выделить независимое положение Киевской Руси от Византийского влияния. Как считает Лихачёв, эта легенда была создана для того, чтобы потомки искали истоки правительства за границей. Это должно было укрепить веру народа во власть, а также поднимет на значительный уровень авторитет всей династии.
Некоторые историки считают варяжскую легенду весьма правдоподобной, ведь она отвечала всем сюжетам фольклора о возникновении отдельных государств. Такие сюжеты можно просмотреть в легенде образования любого государства. Некоторые утверждают, что переписывая историю, монахи называли Русью не варягов а племя, которое вместе с остальными пришло просить князя для их племён.
Значимым аргументом подтверждения этой истории служит запись о существовании города Старая Руса, которая была сделана ещё раньше чем появились варяги. Город этот стоял на территории Новгорода. В следствии чего становиться ясно, что Руссы появились тут задолго до варяжских князей.
«Подайте ж мне чару большую мою,
Ту чару, добытую в сече,
Добытую с ханом хозарским в бою, —
За русский обычай до дна ее пью,
За древнее русское вече!За вольный, за честный славянский народ!
За колокол пью Новаграда!
И если он даже и в прах упадет,
Пусть звон его в сердце потомков живет —
Ой ладо, ой ладушки-ладо!»
Эти слова, обращенные к «азиату» Змею Тугарину, вложил в уста князя Влади-мира Красное Солнышко в своей балладе Алексей Константинович Толстой. В них, пожалуй, ярче всего отразилось то, что можно назвать «новгородским мифом» русской истории. Мифом не в том смысле, что явлений и событий, которые можно связывать с новгородской «вольностью», не суще-ствовало, а в том смысле, что в представлениях публики о Новгороде, в публи-цистиче-ских произведениях и даже в ученых трудах, посвященных его исто-рии, тесно переплелись научное знание, идеология и культурные предпочте-ния. Можно сказать, что у каждой эпохи и у разных направлений общественно-политиче-ской мысли был свой Новгород. Поэтому можно даже говорить о бы-товании не одного, а как минимум двух мифов о Новгороде и их бесчис-лен-ных вариаций.
Сразу после падения независимости Новгорода в 1478 году родился так назы-ваемый «черный миф» о Новгороде, представлявший новгородцев извечными смутьянами, мятежниками, предателями и даже отступниками от истинной веры. Московский летописец, работавший вскоре после присоединения Нов-города к Москве, сформулировал эти представления в кратком, но емком ком-мента-рии к более раннему летописному тексту, послужившему для него источ-ником. Переписывая сообщение об изгнании из Новгорода одного из князей в XII веке, московский летописец добавил к более раннему рассказу следующее: «Таков бо бе То есть «таков ибо был». обычай окаянных смердов изменников».
Образ новгородцев как «окаянных смердов-изменников» с тех пор неодно-кратно воскресал в науч-ной историографии, популярной литературе и публи-цистике. По мере измене-ния литературной моды и накоп-ле-ния научных знаний он «аран-жи-ро-вался» по-разному, но всегда был при-зван обосновать один и тот же нехитрый тезис: ликвидация независимости Новгорода и его специфического устройства была закономерной, а значит, в конечном счете и оправданной.
В XVIII веке, в пери-од, когда могущество российского самодер-жавия двигалось к своему зениту, все, что в русской исто-рии так или иначе отклонялось от этой само-дер-жавной тенденции, при-нято было крити-ко-вать, но уже с более рацио-нали-стических позиций. Герхард Фридрих Миллер — работавший в России немец-кий ученый и официаль-ный исто-риограф Россий-ской империи (между прочим, он, наряду со своим оппо-нентом Ломоносовым, был одним из первых ученых, опреде-лив-ших новгород-ский политический строй как республикан-ский) — писал, вполне в духе средне-вековых летопи-сей, о том, что присоеди-нивший Новгород мо-сковский вели-кий князь Иван III наказывал новгородцев за их «непослушание и бешенство». В то же время Миллер рассуждал о том, что «надлежа-ло усмирить» Новгород, чтобы «поло-жить основание к следую-щей высокой власти и об-шир-ности Россий-ского государства». Здесь уже содер-жа-лась та составляющая новгород-ского черного мифа, которая, видоиз-меняясь в зависимости от идео-логической и научной моды, сохранялась вплоть до со-вет-ского и даже до нынеш-него времени: Новгород был обречен, а его при-соеди--нение к Москве было хорошо уже тем, что создало территориальную основу России и укрепило государственность.
В советское время черный миф о Новгороде обогатился социально-классовыми чер-тами, которые были присущи господ-ствовавшему тогда в историографии марксизму. Утверждалось, что к концу существования Новгородской респуб-лики новгородские вольности по существу превратились в формальность, и что в сохране-нии независимости был заинтересован только господствующий класс — бояре, а простой люд стремился к присоединению к Москве. Сохраня-ются такие оцен-ки и сейчас. Например, современный исследователь Новгорода академик Ва-лен-тин Янин подчеркивает, что направленная против Москвы политика бояр-ского правительства Новгорода была «лишена поддержки со стороны народных масс», к моменту присоединения Новгорода вечевой строй был по сути уничто-жен и о каких-либо «проявлениях демократии» в это время говорить уже не при-ходится. Утрата Новгородом независимости оценивается здесь сугубо поло-жи-тельно, как сыгравшая «в высшей степени выдающуюся роль в истории нашего Отечества».
Параллельно с черным мифом существует и «золотой миф» о Новгороде. Его пред-посылки можно обнаружить еще в средневековых новгородских ис-точни-ках, в которых сами новгородцы с гордостью называют себя «мужами воль-ными». Однако осмысление его относится к значительно более позднему времени и отразилось сначала не в научных трудах, а в художественной литературе и в публицистике.
Писатель и драматург второй половины XVIII века Яков Княжнин в трагедии «Вадим Новгородский» (посвященной, кстати, мифическому персонажу) устами одного из героев восклицает:
«Доколь не осветит луч солнца наших глаз,
На самой площади, нам прежде толь священной,
Новградский где народ, свободой возвышенный,
Подвластен только быв законам и богам,
Уставы подавал полнощным всем странам».
Имеется в виду, конечно, вечевая площадь, а новгородцы — в соответствии с традициями литературы классицизма — стилизуются под республиканских героев Античности.
Особенно популярен Новгород с его вольностями был среди оппозиционных литераторов. Радищев посвятил Новгороду отдельную главу в своем «Путеше-ствии из Петербурга в Москву», где утверждал, что «Новгород имел народное правление». В его интерпретации, в конфликте Новгорода с Москвой была виновата, естественно, последняя. Недовольный «сопротивлением… респуб-лики», московский властитель «хотел ее разорить до основания».
Еще резче высказывался уже в XIX веке поэт-декабрист Кондратий Рылеев:
«И вече в прах, и древние права,
И гордую защитницу свободы
В цепях увидела Москва».
«Решать дела привыкли мы на вече,
Нам не пример покорная Москва».
Когда в 1860-е годы, в царствование императора Александра II, в России начались либеральные «Великие реформы», задачей которых была отмена крепостничества и модернизация страны, дух этого времени стал способ-ство-вать поискам истоков демократических начал на Руси. Ведь одной из важней-ших реформ было учреждение выборных органов местного самоуправления: земств и городских дум. В том же 1867 году, что и цитировавшееся выше стихо-творение А. К. Толстого, вышла книга историка права Василия Сергеевича «Вече и князь». В ней подчеркивалось значение самоуправления в древнерус-ских городах, и, конечно, прежде всего в Новгороде.
Жив золотой миф и сегодня. С учеными — сторонниками Москвы спорят защитники новгородских вольностей. В одной из таких работ, вышедшей относительно недавно, можно прочитать, например, что «к московскому взятию вечевой Новгород приближался, не исчерпав своего исторического потенциала», а погиб он не из-за внутренних противоречий, а в результате удара извне.
Таким образом, и сегодня история Новгорода вызывает острые дискуссии. Чтобы хотя бы попробовать разобраться в их соотношении с реальными историческими фактами, начать придется издалека — с самых ранних этапов истории Новгорода, поскольку довольно большой популярностью пользуется концепция, согласно которой предпосылки республиканского строя Новгорода следует искать в глубокой древности.
В древнейших сохранившихся летописных повествованиях конца XI — начала XII века рассказывается о том, как в середине IX века славянские и финноязыч-ные племена севера Руси изгнали за море варягов, которым они платили дань. Когда после этого между ними началась вражда, они направили к варя-гам послов и призвали варяжского князя Рюрика с братьями Синеyсом и Трувoром. По одной летописной версии, Рюрик сначала вокняжился в Ладоге (ныне село Старая Ладога в Ленинградской области) и только потом перебрался в Новго-род, по другой — сразу прибыл в Новгород. Именно Рюрику предстояло стать основателем династии, правившей на Руси до эпохи Смутного времени.
Призвание варягов в «Повести временных лет» датируется 862 годом, и эта дата считается условным началом русской государственности, хотя нет ника-ких сомнений в недостоверности древнейшей летописной хронологии (разде-ление на годы было произведено в начальном летописании позднее, задним числом).
Летописный рассказ о Рюрике вызвал в XVIII веке, когда в Российской империи только начиналось становление научной истории, острые споры между так назы-ваемыми норманнистами и антинорманнистами (от слова «норманны», буквально «северные люди» — так в Средние века называли скандинавов). Норма--нни--сты исходили из того, что раз племена севера Руси при-звали на кня-же-ние именно варягов, то и основателями Русского государ-ства надо считать пришлых иноземцев — скандинавов. Антинорманнисты в ответ на это всеми силами стремились доказать, что и первые русские князья, и сами лето-писные «варяги» были нескандинавского происхождения. По поводу про-ис-хо-ждения варягов антинорманнистами выдвигались разные версии. К примеру, Ломо-но-сов отождествлял их с пруссами — онемеченным народом, жившим в При-бал-тике, — считая последних славянами, хотя на самом деле они были балтами, род-ствен-ными совре-менным литовцам и латышам. Впоследствии у варя-гов искали славянские, финские, кельтские и даже тюркские корни.
Поскольку в центре повествования находилось объедине-ние новгородских словен (одна из восточнославянских догосударственных территориально-политических общностей, наряду с полянами, древлянами, кривичами, вятичами и другими; жили в бассейне озера Ильмень), а Рюрик, согласно летописи, вокняжился именно в Новгороде, то «призвание варягов» оказалось тесно связанным с новгородской историей. В частности, возникла концепция о том, что акт призвания представлял собой некий договор, ограничивший княже-скую власть и ставший основой для развития республиканского строя в позд-нейшее время. Есть и историки, которые спорят с этой концепцией, полагая, что на самом деле север Руси был захвачен скандинавами, как это было и в ряде других регионов Европы. Но, поскольку все сведения об этом ограничиваются поздними и легендарными летописными рассказами, какие-то определенные суждения здесь вряд ли возможны. Речь идет даже не о гипо-те-зах, а о догадках.
То, что варяги не сыграли в образовании государства первостепенной роли, хорошо видно из того, что социально-экономический и политический строй Руси оказался больше похожим на устройство других стран Центральной и Во-сточной Европы, чем на устройство скандинавских королевств. В частно-сти, на Руси, как и в Польше, Чехии, Венгрии, государство играло весьма значи-тельную роль — в том числе в организации хозяйственной жизни.
С другой стороны, данные лингвистики однозначно указывают на то, что имена первых русских князей были скандинавскими и значительная часть элиты ранней Руси также носила скандинавские имена. Археологические раскопки выявили на территории Руси IX-X веков скандинавское присутствие, в том числе на северо-западе. Вероятно, наличие в княжеском войске опытных и хо-ро-шо вооруженных воинов скандинавского происхождения сыграло опре-де--лен-ную роль и в том, что князьям Рюриковичам удалось объединить под своей властью всю огромную территорию, населенную восточными славянами. Такого не произошло ни у западных славян, ни у южных, на терри-ториях кото-рых возникло несколько раннесредневековых государственных образований.
Споры вокруг норманнской теории в настоящее время не имеют к науке ника-кого отношения и носят чисто политико-идеологический характер. В извест-ном смысле они представляют собой «бой с тенью», поскольку ника-кого «норманнизма» как единой теории сейчас не существует. Подав-ляющее боль-шинство и отечественных, и зарубежных ученых признают как очевидный факт упомянутые элементы славяно-скандинавского взаимо-действия, но очень по-разному оценивают его масштабы и значение в истории Руси.
Уже во второй половине X — начале XI века Новгород стал значительным для того времени центром, уступавшим только Киеву — «матери городов русских» и рези-денции старшего в роду Рюриковичей князя. Опираясь на Нов-город, члены правящей династии распространяли свою власть на сосед-ние территории. Впоследствии Новгороду подчинялась гигантская периферия, простиравшаяся от верховьев Волги на юге до Белого моря на севере и от Бал-тий-ского моря на западе до отрогов Уральских гор на востоке.
Несмотря на то что главным центром Руси стал Киев, Новгород сохранял свое значение. Князья знали, что их династия началась на Северо-Западе (или верили в это, зная соответствующие летописные предания). Гораздо позже, в начале XIII века, владимирский князь Всеволод Большое Гнездо, отправ-ляя своего сына на княжение в Новгород, подчеркивал, какая ему выпала честь: «На тобѣ Богъ положилъ… старѣишиньство во всеи братьи твоеи, а Новъгородъ Великыи старѣишиньство имать кнѧженью во всеи Русьскои земли». То есть его сын — как старший среди братьев — по спра-ведливости будет править в Новгороде, где впервые на Руси появилась княжеская власть.
Новгород, однако, вошел в историю отнюдь не благодаря князьям (там так и не сформировалось своей княжеской династии, как это произошло в боль-шин-стве древнерусских земель), а благодаря своему специфическому полити-ческому строю, который многие историки называют республиканским.
В последнее время некоторые авторы избегают называть Новгород республи-кой. Вероятно, они стремятся таким образом соблюсти источниковедческую точность. Действительно, такого термина в источниках нет, это научное поня-тие. Сами новгородцы называли свое политическое образование иначе: сначала просто Новгород, а с XIV века — Великий Новгород. Происхождение обозначе-ния «Великий Новгород» точно не известно, но интересно, что оно впервые — еще в XII веке — появляется не в новгородском, а в южнорусском летописании, конкретно — в Киевском своде в составе Ипатьевской летописи. Возможно, это связано с тем, что южнорусские летописцы стремились таким образом отличить «Новгород Великий» на Волхове от территориально близкого к Киеву Новгорода Северского в Черниговской земле. И только потом это обозначение проникло на Северо-Запад Руси, где было подхвачено гордившимися своими вольностями новгородцами. Для них эпитет «Великий» подчеркивал особые значение и статус Новгорода.
В то же время говорить о становлении в Новгороде республиканского строя вполне правомерно. И лучше не использовать при этом такие часто встре-чающиеся определения, как «боярская» или «феодальная республика».
Очень рано в Новгороде сформировалась независимая от князя знать — бояре или, как их чаще называли в Новгороде того времени, «передние» или «вяч-шие» (т. е. бóльшие) мужи. Высшая власть принадлежала назначавшемуся из Киева князю-наместнику, но своей княжеской династии в Новгороде не сло-жилось. Уже с конца XI века вместе с князем Новгородом управлял избирав-шийся самими новгородцами посадник. Все большее значение приобретало вече — народное собрание.
Окончательно укрепилась новгородская вольность после бурных событий 1130-х годов, когда оттуда был изгнан сын киевского князя Мстислава Великого Всеволод. После этого князей в Новгород, как правило, приглашало вече. Без согласия новгородцев князь теперь не мог принимать никаких важных решений, то есть княжеская власть в Новгороде существовала, но была ограни-ченной: князь не мог вмешиваться во внутренние дела городского управления и смещать должностных лиц. Вместе с посадником он вершил суд, а во время войны возглавлял новгородское войско.
В территориальном отношении город Новгород делился на две стороны — Софийскую и Торговую. Стороны, в свою очередь, подразделялись на концы (районы), а концы — на улицы. Концы собирали свои веча, там выбирали кон-чанского старосту (посадника). Улицами управляли уличанские старосты, также выборные. Полноправными новгородцами считались только члены кончанских объединений, т. е. горожане. Население огромной Новгородской земли фактически не принимало никакого участия в обсуждении и решении важнейших политических вопросов.
Общегородское собрание — вече — избирало высших должностных лиц: посад-ника, тысяцкого и архиепископа. Относительно того, кто имел право участво-вать в вече, высказываются разные мнения, но источники единодушны: такое право принадлежало членам кончанских объединений. Важнейшую роль среди новгородских должностных лиц играл посадник. Он возглавлял городскую власть и войско, заключал договор с князем, вел дипломатические переговоры, вместе с князем вершил суд. Тысяцкий представлял в городском управлении торгово-ремесленное население, ведал судом по торговым делам. Новгород-ский архиепископ являлся главой новгородской епархии. С середины XII века его выбирало вече и утверждал киевский митрополит. Помимо руковод-ства церковными делами, архиепископ участвовал в принятии всех важнейших политических решений. На вече избирался также архимандрит — глава новго-родского монашества.
Политический строй Новгорода в значительной степени схож со строем других европейских средневековых республик, в частности западнославянских город-ских республик Западного Поморья (балтийское побережье современных Поль-ши и Германии), таких как Щецин или Волин, торговых республик Италии и Далмации: Венеции, Генуи, Дубровника и др.
Чрезвычайно интересна культура Новгорода. Собственно, средневековый Новгород является, пожалуй, главным резервуаром наших знаний о культуре и повседневной жизни Древней Руси. Новгород славен своими многочислен-ными храмами, среди которых такие уникальные памятники, как древнейший древнерусский храм — Софийский собор (XI век) или церковь Спаса Преоб-ра-жения на Ильине улице с фресками выдающегося византийского мастера Фео-фана Грека (XIV век). Благодаря Новгороду мы можем получить информацию о тех сторонах жизни, которые были ранее неизвестны. Ведь лето-писцы инте-ресовались в основном деяниями князей и «большой полити-кой» в целом. Что ели древнерусские люди, во что они играли, как воспиты-вали детей, — все это и многое другое мы узнаем благодаря масштабным археоло-гическим раскопкам, вот уже несколько десятилетий ведущимся в Новгороде. Самым блестящим их результатом стало, конечно, открытие . Среди них были обнаружены даже такие нетривиальные тексты, как лю-бов-ное послание и мальчика Онфима, учившегося азбуке.
Северо-Западная Русь не была разорена в ходе Батыева нашествия, хотя и вы-нуж--дена была платить дань в Орду. В Новгороде во второй половине XIII — XV веках продолжалось укрепление республиканского строя. Хотя со второй трети XIII века Новгород признавал верховную власть владимирского великого князя, в реальности, однако, полномочия князей там постепенно умень-шались. Князья уже не сами участвовали в управлении, но присылали наместников, которые представляли их в Новгороде. По-прежнему считалось, что высшая власть принадлежит всем жителям Новгорода, собиравшимся на вече, но всё богаче и могущественнее становились новгородские бояре. В их владении и во владении менее знатных землевладельцев, а также церкви находилось ко второй половине XV века уже более 90% новгородских земель.
Тем не менее, вопреки распространенным представлениям, даже самые низшие слои полно-правного населения Великого Новгорода вплоть до самых последних лет его независимости не хотели терять свою вольность и ценили ее. В одной из лето-писей рассказывается о возмущении новгородской «черни» на вече попыт-ками бояр в 1477 году пойти на компромисс с могущественной Москвой и признать московского великого князя своим «государем», т. е. безраздельным владыкой. Это возмущение привело к расправе черни с теми, кого она считала предателями.
По мере усиления Москвы и «собирания» ею русских земель становится все более ощутимым ее нажим на Новгород. В 1471 году в битве на реке Шелони новгородцы были наголову разбиты войсками великого князя московского Ивана III, а в 1478 году Новгород вынужден был сдаться на его милость уже без всякого сопротивления. Новгородская республика была ликвидирована, а ее свое-образный символ — вечевой колокол, созывавший новгородцев на собра-ния, — был вывезен в Москву. История республиканской модели средневековой русской государственности подходила к концу и полностью прекратила свое существование в 1510 году, когда Москвой была ликвидиро-вана вторая крупная русская средневековая республика — Псков.
Из сказанного выше следует, что черный миф Новгорода в значительной сте-пени не подкрепляется данными источников. Это, однако, не означает, что его нужно заменить золотым мифом и вслед за Радищевым и декабристами пред-ставлять себе Новгород как некую идеальную демократическую республи-ку, раздавленную авторитарной Москвой.
Во-первых, подавляющее большин-ство населения Новгородской земли участия в политической жизни не прини-мало, поэтому о демократии (во всяком случае, современного типа) здесь говорить не приходится. Во-вторых, даже если счи-тать устройство средневеко-вого Новгорода демократическим, то демократия эта была средневековой, а никак не либеральной. Полноправное население Новгорода воспринималось не как сообщество индивидов, наделенных поли-тическими и гражданскими правами, а как своего рода коллективная личность, общность «братьев», кото-рые всегда должны думать и действовать едино-душно. Если кто-то пытался противоре-чить воле коллектива, его ждала не оппозиционная скамья, а суровая расправа, иногда — умерщвление. Если же коллектив распадался на более или менее равные части (обычно это был раскол между разными кончанскими объ-еди-нениями), то в условиях отсутствия твер-дой «вертикали власти» — а в Новго-ро-де ее не было — дело нередко доходило до вооруженных столкновений.
В-тре-тьих, наконец, и для многих адептов черного мифа (особенно среди исто-ри-ков советского времени), и для адептов золотого мифа характерна некоторая идеа-лизация «настоящей демократии» как таковой. Первые считают, что Нов-город потерпел поражение из-за того, что отказался от нее, из-за того, что, по их мнению, в нем от управления были отделены низы общества. Вторые же полагают, что Новгород не отказывался от демократии, и оплакивают ее унич-то-жение в 1470-е годы. Однако новгородскую «демократию» не стоит идеали-зировать. Она действительно просуществовала до самого конца новго-род-ской незави-симости, но это был режим по-своему как минимум ничуть не более «мягкий» или «либеральный», чем московская монархия.
Кроме того, позволительно задать вопрос: а так ли уж было полезно для выжи-вания Новго-рода сохранение в нем коллективистской вечевой «демократии»? В просуще-ство-вавших до рубежа XVIII-XIX веков Венецианской и Дубровниц-кой рес-пуб-ликах очень рано самый «демократический» орган власти — народ-ное соб-рание — утратил всякое значение и фактически перестал существовать. Консо-ли-дация аристократии, которой и в Венеции, и в Дубровнике безраз-дельно принадлежало право на участие в политической жизни, способствовала стаби-ли-зации режима и устранению угрозы внутреннего раскола. Кто знает, как бы сложилась судьба Великого Новгорода, если бы в 1470-е годы его элита не раскололась бы на промосковскую и пролитовскую партии? Если бы эти боярские партии не были заинтересованы в мобилизации в свою поддержку «клиентов» — «худых мужиков-вечников», как их называет летопись? Если бы они смогли выработать согласованный политический курс?
Так или иначе, история Новгорода представляет собой наглядное опроверже-ние кочующих из статьи в статью, из выступления в выступление тезисов о якобы извечном русском деспотизме, о несовместимости православия с республиканским строем, в общем, того, что упомянутый в самом начале А. К. Тол-стой иронично характеризовал в одном из писем с помощью возды-ханий: «Божья воля! <…> Несть батогов Батог — палка или толстый прут, использо-вав-шийся для телесных наказаний в России в XV-XVIII веках. аще не от Бога». Как европейская сред-не-вековая республика Новгород остается интереснейшим и неоцененным по до-стоинству явлением русской истории.
Как и когда началась государственная жизнь у русских славян, наши предки не помнили. Когда у них появился интерес к прошлому, они стали собирать и записывать ходившие между ними предания о былой жизни славян вообще, и русских в частности, и стали искать справок в греческих исторических сочинениях (византийских «хрониках»), переведенных на славянский язык. Собрание таких народных преданий в соединении с выписками из греческих хроник было сделано в Киеве в XI в. и составило особую повесть о начале русского государства и о первых князьях в Киеве. В этой повести рассказ был расположен по годам (считая годы, или «лета», от сотворения мира) и доведен до 1074 г., до того времени, когда жил сам «летописец», то есть составитель этой начальной летописи . По старинному преданию, первым летописцем был монах Киево-Печерского монастыря Нестор. На «начальной летописи» дело не остановилось: ее несколько раз переделывали и дополняли, сводя в одно повествование разные сказания и исторические записи, тогда существовавшие в Киеве и других местах. Так получился в начале XII в. Киевский летописный свод , составителем которого был игумен Киевского Выдубицкого монастыря Сильвестр. Его свод, носивший название «повесть временных лет», переписывался в разных городах и также дополнялся летописными записями: Киевскими, Новгородскими, Псковскими, Суздальскими и т.д. Число летописных сводов постепенно возросло; всякая местность имела своих особых летописцев, которые начинали свой труд «повестью временных лет», а продолжали его каждый по-своему, излагая историю главным образом своей земли и своего города.
Так как начало разных летописных сводов было одинаково, то приблизительно одинаков был везде и рассказ о начале государства на Руси. Этот рассказ таков.
Заморские гости (варяги). Художник Николай Рерих, 1901
В былое время варяги, приходя «из замория», брали дань с Новгородских славян, с кривичей и с соседних финских племен. И вот данники восстали на варягов, прогнали их за море, стали сами собою владеть и ставить города. Но между ними начались усобицы, и встал город на город, и не стало в них правды. И они решили найти себе князя, который бы владел ими и устроил у них справедливый порядок. Они отправились в 862 г. за море к варягам-руси (потому, что, по мнению летописца, это варяжское племя называлось русью также, как другие варяжские племена назывались шведами, норманнами, англами, готами) и сказали руси : «Земля наша велика и обильна, а устройства (наряда) в ней нет: пойдите княжить и владеть нами». И вызвались три брата с своими родами и с дружиною (летописец думал, что они взяли с собою даже все племя русь ). Старший из братьев Рюрик основался в Новгороде, другой - Синеус - на Белоозере, а третий - Трувор - в Изборске (близ Пскова). По смерти Синеуса и Трувора Рюрик стал единодержавным князем на севере, а его сын Игорь княжил уже и в Киеве, и в Новгороде. Так произошла династия, объединившая под своею властью племена русских славян.
В предании летописи не все ясно и достоверно. Во-первых, по рассказу летописи, Рюрик с варяжским племенем русью пришел в Новгород в 862 г. Между тем известно, что сильное племя русь воевало с греками на Черном море лет на 20 раньше, а на самый Царьград (Константинополь) русь в первый раз напала в июне 860 г. Стало быть, хронология в летописи неверна, и год основания княжества в Новгороде летописью указан неточно . Произошло это потому, что годы в летописном тексте ставились уже после того, как была составлена повесть о начале Руси, и ставились по догадкам, воспоминаниям и приблизительным вычислениям. Во-вторых, по летописи выходит так, что русь была одним из варяжских, то есть скандинавских, племен. Между тем известно, что греки не смешивали знакомое им племя русь с варягами; также и арабы, торговавшие на Каспийском побережье, знали племя русь и отличали его от варягов, которых они звали «варангами». Стало быть, летописное предание, признав русь за одно из варяжских племен, сделало какую-то ошибку или неточность .
(Ученые давно, еще в XVIII в., заинтересовались рассказом летописи о призвании варягов-руси и толковали его различно. Одни (академик Байер и его последователи) под варягами правильно подразумевали норманнов, а доверяя летописи в том, что «русь» было племя варяжское, они и «русь» почитали норманскою. Против такого взгляда тогда же вооружился знаменитый М. В. Ломоносов. Он различал варягов и «русь» и производил «русь» из Пруссии, население которой считал славянским. Оба эти взгляда перешли в XIX в. и создали две ученых школы: норманскую и славянскую . Первая остается при старом убеждении, что «русью» назывались варяги, появившиеся в IX в. среди славянских племен на Днепре и давшие свое имя славянскому княжеству в Киеве. Вторая школа считает название «русь» местным, славянским, и думает, что оно принадлежало отдаленным предкам славян - роксаланам, или россаланам, жившим у Черного моря еще в эпоху Римской империи. (Наиболее яркими представителями этих школ в последнее время были: норманской - М.П. Погодин и славянской - И.Е.Забелин.)
Призвание варягов. Художник В. Васнецов
Всего правильнее будет представлять себе дело так, что «русью» в древности наши предки называли не отдельное варяжское племя, ибо такого и не было, а варяжские дружины вообще. Как славянское название «сумь» означало тех финнов, которые сами себя звали Suomi, так у славян название «русь» означало прежде всего тех заморских варягов-шведов, которых финны звали Ruotsi. Это название «русь» ходило среди славян одинаково с названием «варяги», чем и объясняется их соединение у летописца в одно выражение «варяги-русь». Образованные заморскими выходцами-варягами среди славян княжества стали зваться «русскими», а дружины «русских» князей от славян получили название «руси». Так как эти русские дружины действовали везде вместе с подчиненными им славянами, то название «русь» постепенно перешло и на славян, и на их страну. Греки варягами звали только тех северных выходцев-норманнов, которые поступали к ним на службу. Русью же греки звали большой и сильный народ, в составе которого были и славяне, и норманны и который жил вблизи Черного моря. - Прим. авт .)
Заметим, что когда в летописи речь идет о стране , то Русью называется Киевская область и вообще области, подвластные киевским князьям, то есть славянская земля. Когда же в летописи и у греческих писателей речь идет о людях , то русью называются не славяне, а норманны, а русским языком называется не славянский, а норманский. В тексте летописи приводятся имена послов от киевских князей в Грецию; эти послы - «от рода русского», и их имена не славянские, а норманские (таких имен известно почти сто). Греческий писатель император Константин Багрянородный (Порфирогенит) приводит в своем сочинении «Об управлении Византийской империи» названия порогов на р. Днепре «по-славянски» и «по-русски»: славянские названия близки к нашему языку, а «русские» названия суть чисто скандинавского корня. Значит, люди, называвшиеся русью, говорили по-скандинавски и принадлежали к северогерманским племенам (были «gentis Sueonum», как сказал один немецкий летописец IX в.); а страна, которую звали Русью по имени этих людей, была страною славянскою.
Среди днепровских славян русь появилась в первой половине IX в. Еще раньше, чем потомство Рюрика перешло княжить из Новгорода в Киев, в Киеве уже были варяжские князья, нападавшие отсюда на Византию (860). С появлением же в Киеве новгородских князей Киев стал средоточием всей Руси.
Однако в это время последовало приглашение из Ладоги… Зачем же народам Северной Руси для своего объединения потребовалось звать “варягов”? Тут имелось несколько причин, и причин немаловажных. Стоит отметить, что княжение в славянских государствах всегда было наследственным. Конечно, власть князя ограничивалась вечем, но претендовать на эту должность отнюдь не мог первый встречный. Так, “Велесова Книга” очень четко разделяет князей с боярами и воеводами, несмотря на то, что бояре порой тоже возглавляли важные предприятия. В древности считалось, что и хорошие, и дурные качества передаются по наследству. Поэтому, например, вместе со злодеем нередко казнили всю его семью. А князя вече могло выбрать только из рода, имеющего на это право - из потомков великих вождей прошлого. Кстати, это наблюдалось и в летописные времена. Как ни капризничало, как ни бушевало новгородское вече, прогоняя неугодных князей, но ни разу оно не выдвинуло кандидатуру из собственной среды, такое и в голову никому не пришло бы. Новый князь мог быть приглашен лишь из княжеских родов, пусть даже не русского, а литовского, но обязательно имеющего касательство к правящим династиям.
Пережитки прежнего государственного устройства славян - отнюдь не “вечевой республики”, а “вечевой монархии”, сохранившиеся вплоть до XVIII в., видны и на примере Речи Посполитой, где все свободные шляхтичи имели право избирать и переизбирать королей, диктовать им волю на сеймах, но ни один магнат даже не пытался сам примерить корону, хотя бы он и был куда богаче короля и содержал большее войско. Здесь тоже рассматривались лишь кандидатуры, достойные короны по праву рождения. Если и не из поляков, то из Венгрии, Франции, Швеции, Литвы, Германии, России.
Нелишне напомнить, что с легкой руки Н.М. Карамзина и первых переводчиков в отечественную историческую литературу вкралось существенное искажение целей посольства, направленного к Рюрику. Было переведено: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет - идите княжить и владеть нами”. Хотя ни в одной летописи слова “порядок” не значится. Везде говорится либо “наряда в ней нет”, либо “нарядника в ней нет”.То есть, нет правителя или системы управления (в Средневековье немыслимой в отрыве от персонального правителя), а не “порядка”. Правящая династия пресеклась по мужской линии. Скорее всего, на юге еще имелись представители древних княжеских родов, но они были данниками хазар, и о передаче им власти, разумеется, даже речи быть не могло. А Рюрик являлся внуком Гостомысла по дочерней линии и остался его законным наследником. Подобное у славян практиковалось и раньше. Скажем, в чешских сказаниях после смерти бездетного Чеха народ призвал на княжение его племянника Крока от родственных ляхов. Да в общем-то и отделение летописью “варягов-руси” от шведов, готов, норвежцев, англов-ютландцев говорит о том, что инициаторам приглашения было далеко не все равно, кого звать. Иначе отправлять посольство “за море” оказалось бы совсем не обязательно - викингами кишела вся Балтика.
Одна из северных летописей сообщает, что славянские и финские племена, жившие в северо-западном регионе после своих бедствий и неурядиц: “И реша к собе: поищем собе князя, иже владел нами и рядил ны по праву”. Рядил - значит, правил и судил. И тут кроется еще одна причина, почему были предпочтительны “варяги”. Как уже отмечалось, между собой эти племена далеко не всегда жили дружно, имели некие взаимные претензии и обиды. А значит, выдвижение к руководству представителей одного племени могло автоматически вызвать неудовольство других. А почему они, а не мы? Еще подумали бы, прежде, чем подчиняться. А результатом стала бы новая междоусобица. Пригласив “варягов-русь”, никто не получал преимущества над другими. Это был компромисс, приемлемый для всех. И кандидатура со стороны теоретически могла обеспечить беспристрастность, судить и рядить по справедливости.
Вероятно, имелись и факторы, повлиявшие на персональный выбор Рюрика - ведь у Гостомысла были и какие-то другие дочери, выданные замуж на чужбину. А у них, надо думать, тоже имелось потомство. Но наверняка повлияла громкая слава Рюрика на Балтике - о его заметном положении свидетельствует и сам факт, что ладожане знали о нем и представляли, куда именно направить послов. А кроме того, как мы видели, нападение на Ладогу в 852 г. совершили датские викинги. Но у варягов было не в привычках довольствоваться одноразовым набегом на приглянувшееся богатое место. Чаще они и в дальнейшем продолжали наведываться по разведанной дорожке: к примеру, на Париж они нападали 6 раз. Причем у пиратов разных национальностей устанавливались свои излюбленные маршруты и формировались более менее постоянные “сферы интересов”. Так, на Англию ходили преимущественно датчане, на Францию - норвежцы и т.д. Следовательно, существовала опасность, что датчане пожалуют снова. Но как раз датчане были смертельными врагами Рюрика, борьба с ними являлась для него кровным делом, а это повышало вероятность, что он откликнется на призыв и станет лучшим защитником Ладоги и ее союзников от следующих вторжений. Опять же, он оставался изгоем, способным всецело связать свои интересы с новой родиной. Словом, все “плюсы” сошлись.
, последнее датированное упоминание о действиях Рюрика на Западе относится к 854 г., когда Лотарь отрекся от покровительства ему. Он мог еще какое-то время держаться, но наемные варяжские дружины, силами которых он пользовался, от длительной и тяжелой оборонительной войны попросту отказались бы - такие действия не сулили добычи и не окупали потерь. Связи с западными славянами у ладожан существовали, и если они знали о положении, в котором оказался Рюрик, это стало бы дополнительным аргументом в пользу выбора его кандидатуры. Разумеется, он не бросил бы захваченного края, если бы дела у него шли успешно. То есть, к моменту призвания он был либо уже выбит из Ютландии, либо терпел поражения. Хотя может быть, он некоторое время колебался, пока для него не стала очевидной безнадежность дальнейшей войны. И как бы то ни было, в этот момент приглашение Новгорода оказалось для него очень кстати. Ведь ему было уже за сорок пять, и бесприютная пиратская жизнь по чужим углам становилась уже не по возрасту. Годы требовали более прочного пристанища (что он и попытался осуществить в Ютландской авантюре).
Летописи рассказывают, что Рюрик принял предложение и в 862 г. пришел на Русь с братьями Синеусом и Трувором. Сам сел княжить в Ладоге (хотя часто летописи по обстановке своего времени называют Новгород), Синеуса послал в Белоозеро, а Трувора - в Изборск. А через два года, по кончине братьев, отдал в управление своим боярам их города, а также Ростов, Полоцк и Муром.
Синеус и Трувор, странным образом умершие в одночасье в 864 г., нигде в западных источниках не упоминаются, и вопрос о самом их существовании сейчас считается весьма спорным - широко известна версия, что таковых братьев никогда не было: просто летописец неточно перевел слова какого-то скандинавского первоисточника: “Рюрик, его родственники (sine hus) и дружинники (thru voring)”. Скорее всего, речь идет о различных отрядах его соратников. “Родственники” - это славяне-ободриты, ушедшие вместе с ним после неудачной операции по реставрации отцовского княжества. А “дружинники” - это обычные наемники-варяги. В своих прежних набегах на Францию и Испанию он всегда действовал вместе с норвежцами. Сблизить их могла и общая вражда с датчанами, стремившимися в это время подмять Норвегию под себя. Очевидно, и на Русь с ним пришли норвежцы. И, кстати, отмеченная ошибка с переводом свидетельствует о том, что во времена Рюрика велись какие-то более ранние “придворные” хроники, ставшие потом материалом для летописных переработок. И о том, что эти хроники писались не по-русски, а по-норманнски. Хотя теоретически какие-то “братья” из ближайшего окружения у него действительно могли быть. У викингов существовал обычай побратимства, считавшегося не менее прочным, чем кровное родство.
Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, как грамотно князь разместил свои силы. Ладога контролировала самое начало водного пути “из варяг в греки”. И проход в глубины русских земель с Балтики. Белоозеро запирало дорогу на Волгу, “в хазары”. А из Изборска дружина могла контролировать водный путь через Чудское озеро и реку Великую, как и дороги с запада, из Эстонии. Таким образом, Рюрик обеспечил границы своего княжества, прикрыв возможные направления нежелательных проникновений с Балтики.
Интересная косвенная информация напрашивается из того факта, что к 864 г. под юрисдикцией Рюрика оказываются новые города - особенно Ростов и Муром. Это значит, что он круто изменил политику Новгородской Руси и начал активную борьбу с хазарами. Потому что Ока и Верхняя Волга входили в зону хазарских “интересов”, а племена мурома (Муром) и меря (Ростов) были данниками каганата. Причем поводом к войне могло послужить и то, что меряне, как уже отмечалось, входили прежде в державу Гостомысла. Информацию о столкновении с каганатом подтверждает еврейский “Кембриджский аноним”, перечисляющий государства и народы, с которыми воевала Хазария во второй половине IX - начале Х вв. - Алания, Дербент, Зибух (черкесы), венгры и Ладога. И по тому, что два важных города остались за Рюриком, мы видим, что борьба была для него победоносной. Ну еще бы! Могли ли валы и частоколы, печенежские или славянские отряды хазарских наместников, остановить свирепых воинов-профессионалов и их предводителя, бравшего неприступную Севилью?
Но в 864 г. среди словен вспыхнуло вдруг восстание под предводительством Вадима Храброго, о котором сообщает Никоновская летопись. Каковы же были его причины? Наверняка их соединилось несколько. Славяне-ободриты, хоть и являлись близкими сородичами ладожан, но жили в других условиях, между ними должно было накопиться немало различий и в языке, и в религии, и в стереотипах поведения. Это не играло особой роли при торговле, медгосударственных контактах. Купцы, плававшие по Балтике, к таким различиям привыкли и относились к ним терпимо, иначе как же торговать? Но разница сразу сказалась, когда большая часть иноплеменников пришла на Русь, да еще и оказалась в числе знати. Ну а дружина Рюрика была вообще “интернациональной”, включая в себя значительную часть норманнов-норвежцев, занявших при князе ключевые посты. Да и сам он, будучи изгнанником, всю сознательную жизнь вращался то у франков, то в сбродной и разнородной среде викингов, нахватавшись соответствующих привычек, заимствований в языке. То есть, вместо “братьев-славян”, каковых представляло себе и желало бы видеть большинство словен, к ним пришло обычное войско балтийских головорезов, по сути ничем не отличающееся от тех варягов, которых удалось изгнать раньше.
Недовольство должно было усугубиться политическими причинами. Восточные славяне привыкли к вечевому правлению, диктовавшему волю князьям и наверняка особенно разгулявшемуся в период межвластия. Рюрик же стал вводить правление на манер западных королей - единоличное. И даже, возможно, еще более жесткое. На королей влияли церковные иерархи, их власть ограничивалась крупными феодалами, при них еще долго сохранялись всякие коллегиальные “тинги”, “альтинги”, “сеймы”. Но Рюрик старому славянскому боярству был чужд, новое - из его дружинников, набрать силу еще не успело, а с вечем и прочей “коллегиальностью” мог ли считаться вождь, привыкший единовластно командовать на борту пиратского драккара? Все источники сходятся на том, что несмотря на буйный нрав викингов, дисциплина в походах у них была железная. Содержание профессиональной дружины, требовало, к тому же, средств, и немалых. Но после распада державы Гостомысла о таких вещах, как налоги, наверняка забыли. И возвращение налогового бремени при Рюрике начал вряд ли кому-то могло понравиться. Отсюда понятно указание летописи: “Того же лета оскорбишася новгородци, глаголюще: тако быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его”.
Наверняка сказались и причины религиозного характера. Восточные славяне более полно и последовательно сумели сохранить устои древней ведической и митраистской религии. У прибалтийских вендов та же вера уже существенно отличалась, впитав элементы балтских и германских культов, где сложные доктрины и ритуалы начали подменяться актами примитивного идолопоклонства. Ну а варяжские дружины вообще исповедовали некий сборный конгломерат языческих верований, упрощенный до предела: “ты мне - я тебе”. Выше уже приводились фрагменты текстов “Велесовой Книги”, подчеркивающей эти различия. Особенную неприязнь должен был вызвать вопрос о человеческих жертвоприношениях. Сейчас доказано, что до прихода варягов на Руси подобного обычая не существовало. Но у прибалтийских и западных славян он был. Хотя у каких именно племен и насколько широко там была распространена эта практика, судить трудно. Западные источники сообщают о жертвоприношениях пленников поморянами, поляками, ругиями.
А уж викинги считали такие жертвоприношения самым простым и естественным способом отблагодарить своих суровых богов за удачу или испросить у них новых милостей. Известно, например, что даже принявший крещение знаменитый пират Хрольв, ставший герцогом Нормандии, перед смертью сделал крупные вклады в церковь, но одновременно приказал зарезать на алтаре сотню пленников, чтобы на всякий случай умилостивить и Одина. Могли отправить жертву за борт, чтобы умилостивить богов в бурю - что отразилось в былине о Садко. И на Русь практика человеческих жертвоприношений пришла именно с варягами.
Так, Лев Диакон рассказывает, что воины Святослава в Болгарии в полнолуние кололи пленников и пленниц, а перед решающей битвой резали петухов и младенцев, хотя в его описании этих событий обнаружено много подтасовок, и данное известие может быть обычной клеветой. Но и в киевских летописях мы находим упоминания о таких ритуалах. Причем в особо торжественных случаях, в ознаменование военной победы или чтобы испросить таковую, а может, и в какие-то важнейшие праздники, приносили в жертву и соплеменников, избранных по жребию “из отроков и девиц”.
Но восточные славяне по своим обычаям и психологическим стереотипам отличались от саксонцев, готовых даже сражаться насмерть, отставивая право своих детей, братьев и сестер попадать к богам, подставляя грудь под нож священнослужителя. Наверняка возмутилось и ладожское жречество. Тем более что роль волхвов в жизни общества оказалась подорванеой. При вечевом правлении они должны были оказывать сильное влияние на настроение масс, согласуя политику и внутренние решения с “волей богов”. Но вряд ли с их мнениями считались пришлые варяги. Они в своих походах привыкли общаться и с богами без посредничества жрецов. А главным распорядителем в их немудрящих ритуалах выступал все тот же предводитель. Кстати, не исключено, что как раз расшатывание древних религиозных устоев и начавшийся разброд в вопросах веры впоследствии облегчили победу христианства на Руси. Ведь образ Всеблагого Христа для восточных славян оказался гораздо ближе к привычному им образу доброго Дажьбога, чем кровавые балтийские культы.
Наконец, можно назвать и еще одну вероятную причину восстания. Войско Рюрика ушло на Оку и Волгу, ведя войну с хазарами. А каганат вряд ли смирился со своими поражениями и с угрозой потерять из-под своей власти и других славянских и финских подданных. Дипломатами и шпионами хазарские купцы были очень опытными. И они должны были всеми силами подогревать недовольство Рюриком, постараться расшатать и подорвать его тылы. Однако Рюрик восстание подавил. “Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев съветников его” (светников - то есть, соучастников, соумышленников).
И после этого посадил своих бояр-наместников в Белоозеро, Изборск, Ростов, Полоцк, Муром. Вероятно, как раз из этого факта Нестор, умолчавший или не знавший о восстании, сделал вывод, что братья Рюрика, ранее правившие в Изборске и Белоозере, одновременно скончались. А ряд современных историков идут еще дальше и объясняют их синхронную смерть восстанием. Но Никоновская летопись говорит только о выступлении против Рюрика словен, о кривичах и веси в данном плане не упоминается. Да и само слово “светники” позволяет предположить, что имел место заговор, а не общее широкое восстание. Поэтому более логичным предстваляется другое объяснение - что первые два года Рюрик пытался править на основе добровольного подчинения, как-никак, население края само призвало его. И лишь после мятежа он принялся “закручивать гайки” и создавать жесткую административную систему, назначая в подвластные города своих наместников.
Дальнейших территориальных приобретений за князем не значится. Можно полагать, что сделав выводы из проявившегося недовольства, он оценил непрочность своего государства. И решил пока удовлетвориться достигнутым, занявшись внутренним укреплением своей державы и ее рубежей. Археологические данные показывают, что как раз во второй половине IX в., при Рюрике, в Ладоге и Изборске возводятся каменные стены. Следы крупных военных поселений, относящиеся к этому времени, обнаружены на Волге, под Ярославлем (Тимиревское городище), и недалеко от Смоленска (Гнездово). Данные раскопок свидетельствуют о проживании там скандинавов и каких-то западных славян из Прибалтики. Очевидно, эти поселения представляли собой пограничные заставы и таможенные кордоны, располагавшиеся на рубежах государства и перекрывавших важнейшие дороги - путь “в хазары” и “из варяг в греки”. Такое предположение подтверждается и характером находок. Скажем, в Гнездово существовала большая крепость, тут обнаруживаются многочисленные арабские, византийские и европейские монеты, привозные вещи, найдены и весы. То есть, проезжающие купцы останавливались тут, производился досмотр, взвешивание и оценка их товаров, уплачивались пошлины, деньгами или натурой. Очевидно, тут же шел какой-то торг, располагались перевалочные базы торговцев, места их отдыха под защитой здешнего гарнизона перед дальнейшей дорогой.
Особо стоит подчеркнуть один важный аспект деятельности Рюрика. На Балтике и Северном море в это время бесчинства викингов продолжались вовсю. Они совершенно затерроризировали Англию, несколько раз грабили и жгли города по течению Эльбы, Рейна, Везера, Мозеля, неоднократно совершали набеги на земли прибалтийских славян, а на восточном побережье то и дело громили Курляндию. К середине Х в. даже Ютландия, сама по себе пиратское гнездо, оказалась совершенно разоренной набегами варягов. Только на Русь после прихода к власти Рюрика не было больше ни одного пиратского вторжения! И в том, что Русь - кстати, единственное из европейских государств, имевших выходы к морю - обрела безопасность от балтийских хищников, несомненная заслуга Рюрика.
Правда, варяги стали появляться на Волге - но лишь для торговли с хазарами. Князь с каганатом больше не воевал. Да и Хазария, похоже, не спешила нарушать сложившееся на ее северных границах равновесие. Война с Рюриком угрожала набегами балтийских викингов. А хазарские купцы, торговавшие по всему свету, прекрасно знали, что это такое. Тут дело грозило такими убытками, по сравнению с которыми потеря дани от мери и муромы выглядела бы сущей мелочью. Зато поддержание мира с варягами позволяло с лихвой компенсировать понесенные убытки за счет потока рабов, который теперь через Ладогу хлынул в Хазарию с пиратской Балтики. Так, в конце IX или в начале Х вв., когда несколько норманнских эскадр добрались до Каспия, на рынки Востока выплеснулось более 10 тысяч невольников и невольниц из Франции и Нидерландов. И, несомненно, Ладожское княжество изрядно богатело за счет пошлин, взымаемых с такого “транзита”.
А моральная сторона этого? Но в то время у людей была своя мораль, отличная от нашей. Даже в христианских странах, Западной Европе и Византии, рабство было в порядке вещей. И если порой некоторые епископы и предаты из благотворительности выкупали рабов, то только по признакам религиозного “ущемления” - христиан, попавших в неволю к язычникам или мусульманам. А сам по себе институт рабства их нисколько не возмущал. И ни один мыслитель или теолог против него не выступал. Да и для тех, кто очутился в неволе, это было, разумеется, трагедией, но вовсе не концом жизни. Привыкали, приспосабливались. Ибн-Фадлан рассказывает, как в Булгаре варяги, привезшие продавать пленниц, шутили с теми, кого только что выставляли на торг, угощали лакомствами. А сами девицы в ожидании следующего торга ласкались к своим владельцам и заигрывали с ними. Если же рабы в конце концов попадали на арабский Восток, то женщина имела шанс занять почетное место в гареме, а мужчина стать воином у какого-нибудь эмира. То есть, получить даже более высокий статус, чем большинство коренных жители этой страны. Конечно, бывало и другое, но каждый жил надеждой на лучшее.
И надо думать, словене и кривичи с мерянами ничуть не возражали, что участвуя в подобном предприятии, их государство получает дополнительную прибыль. Позволяющую их князю вести строительство крепостей, содержать войско, защищающее их, и при этом не обременять подданных лишними налогами. Утвердив свою власть и укрепляя княжество, Рюрик стал вести и довольно активную международную политику, установив контакты с западными государствами. В 871 г. Людовик Немецкий в письме византийскому императору Василию Македонянину говорит о четырех каганатах, существующих в это аремя в Европе - Аварском, Болгарском, Хазарском и Норманнском. Под каковым понимается держава Рюрика. И кстати, как раз тот факт, что после прихода варягов Русский каганат превратился в “Норманнский” свидетельствует о его тождестве с Лодогой, а не с Киевом. Как и то, что информация о нем поступает из Германии в Константинополь, а не наоборот. Кстати, и в последствии первые киевские князья из династии Рюриковичей называли себя “каганами”.
А затем Рюрик снова мелькает в западных хрониках. В 873 - 874 гг. он совершил весьма масштабное для того времени дипломатическое турне по Европе, встречался и вел переговоры с Карлом Лысым, Людовиком Немецким и Карлом Смелым - наследником Лотаря. Тема их неизвестна. Правда, Г.В. Вернадский вслед за некоторыми западными историками повторяет версию, что Рюрик хлопотал о возвращении ему все того же “лена во Фрисланде”, но тут уж явная несуразица. Разве стал бы человек, владеющий обширным и богатым княжеством, да еще и в солидном возрасте, тащиться за море, чтобы выклянчивать жалкий клочок земли, на котором и не жил-то почти никогда? А вот договариваться с западными державами, чтобы на каких-то условиях или за какую-то компенсацию совместными силами вернуть отцовское княжество, он действительно мог, считая это своим неисполненным жизненным долгом. Может быть, речь и шла о попытке сколотить союз против Дании, кровного врага Рюрика. Если так, то его переговоры успехом не увенчались. Впрочем, тут можно выдвинуть еще одну гипотезу, на которой мы остановимся позже, в соответствующем месте.
Но зато в это время, может быть, в ходе упомянутых путешествий, князь еще больше укрепляет свой союз с Норвегией. В 874 г. он вернулся в Ладогу и женился на Ефанде из рода норвежских королей. (Может, он и при германских дворах искал себе невесту?) Этот брак тоже зафиксирован западными источниками. А правой рукой и советником Рюрика то ли стал, то ли уже раньше был брат Ефанды Одда, известный на Руси как Вещий Олег.
Между прочим, приведенные факты начисто опровергают гипотезу, выдвигавшуюся некоторыми нашими историками, что Рюрик был простым самозванцем, нанятым ладожанами для защиты своих рубежей, а потом силой захватившим власть и присвоившим себе княжеский титул. Во-первых, его наследственные княжеские права были признаны в Ингельгейме при дворе Людовика Благочестивого, а затем Лотаря. Если даже не принимать во внимание его родословной, то можно вспомнить, что лен он получал непосредственно от императора, то есть во франкской феодальной иерархии соответствовал, как минимум, степени графа. А титул “кагана” соответствовал уже королю. А во-вторых, несмотря на разбойничьи нравы, происхождению и в Скандинавии придавалось первостепенное значение, поэтому норвежский король ни в коем случае не выдал бы свою близкую родственницу за простого безродного пирата, пусть даже сверхудачливого.
Хотя князю было за шестьдесят, у него еще нашлись силы, чтобы сотворить с Ефандой сына. А в 879 г. Рюрик скончался, оставив наследником Игоря, который был, согласно летопиям, “дътескъ вельми”. А опекуном княжича и регентом стал Олег. Известие о наследовании владений Рюрика другим лицом в германских хрониках также имеется. То есть, с Северной Русью контакты существовали, и события, происходившие там, уже считалось нужным отслеживать.
Считается, что русская государственность началась с на Русь в качестве правителей. Почему и как это произошло? В девятом веке, всю первую его половину, кривичи, словены, мери и чуди (финские и славянские племена) выплачивали дань варягам, приходящим из-за моря. В 862 году эти племена прогнали варягов, но между ними сразу начались конфликты - об этом сообщает одна из летописей (Новгородская).
Тогда старейшины племен, дабы остановить усобицы, решают пригласить правителей со стороны. Такой правитель будет держать нейтралитет и не станет защищать интересы какого-то одного племени, и наступит равноправие и конец междоусобиц. Думали над разными иноземными кандидатурами: варяги, поляки, дунайчи. Выбрали варягов.
Существует и другая версия. Новгородский князь Гостомысл перед смертью велел, чтобы его наследником стал потомок варяга Рюрика, женатого на его дочери Умиле. Так или иначе, но говорит, что князя для себя старейшины финских и славянских племен отправились искать среди варягов-руси, за море. Д.С. Лихачев в переводе упомянутой выше летописи пишет о том, что варяги имели прозвание «русь», что пришли к руси словены, чудь, кривичи и др. и попросили выбрать кого-то из своих, чтобы княжили они в своих племенах.
Выбрали троих братьев, согласившихся на предложение. Забрав всю русь с собой, братья пришли на новые земли и стали княжить: Рюрик, старший из братьев, - в Новгороде, Синеус - в Белоозере, а Трувор посажен в Изборске. Так и появилось название - Русская Земля. Теперь варяги - руси несли ответственность за мир и порядок в племенах, за сбор дани для содержания войска, за гарантию защиты от внешних врагов.
Еще одна версия (ее высказал Д.С.Лихачев), согласно которой «призвание варягов» - это была более поздняя вставка в летопись. Легенду создали печерские монахи, чтобы подчеркнуть независимость Киевской Руси от влияния Византии. Эта легенда, по мнению Лихачева, - отражение средневековой традиции искать истоки династий правителей среди древних, и непременно из иноземной знати. Это якобы повысит авторитет династии, придаст значительности в глазах местных подданных.
Другие исследователи древней истории, полагают, что «варяжская» тема вполне отвечает бродячему фольклорному сюжету о том, как возникает государственная власть и откуда корни правящей династии растут. Похожие сюжеты наблюдаются в легендах разных народов. В других летописях (Лаврентьевской, Ипатьевской, Троицкой) монахи, переписывающие «Повесть временных лет», русью называют не варягов, а одно из племен, которое вместе с чудью, словенами и кривичами, пришли приглашать варягов на княжество.
Весомым аргументом в пользу этой версии служит факт существования города Старая Руса на берегу реки Руса еще до появления варягов, и находился он на Новгородской территории. Таким образом, руссы уже были тут до призвания варяжских князей, они наравне с другими племенами могли входить в делегацию, отправленную к варягам. Доказательства этой версии можно отыскать в древних записях «Владимирского летописца», «Сокращенного Новгородского летописца», «Степенной книги» митрополита Макария и «Летописца Переславля Суздальского».
Есть разногласия относительно города, куда был посажен на княжество Рюрик. Некоторые летописи (Лаврентьевская, Новгородская) утверждают, что это Новгород, другие (Ипатьевская) говорят, что сначала Рюрик правил в Ладоге, а когда умерли его братья, основал Новгород. Вторая версия была вероятна: археологи утверждают, что самые древние строения Новгорода относятся к десятому веку, а Ладога намного старше. А самый сильный аргумент в пользу этой гипотезы: вблизи Новгорода стоит Рюриково городище, резиденция князя, и она старше, как доказали археологи, самого Новгорода.