из дворян станицы Оренбургской 1-го военного отдела Оренбургского казачьего войска, родился в семье казачьего офицера в г. Казалинске Сырдарьинской обл. Окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус (1889-1897), Николаевское кавалерийское училище по 1-му разряду (1897-1899), курс наук в 3-й саперной бригаде по разряду «выдающийся» (1901), выдержал экзамен при Николаевском инженерном училище (1902), окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду, но без права на причисление к Генеральному штабу (1904-1908). На службе с 31.08.1897. Хорунжий (с 09.08.1899 со ст. с 08.08.1898). Подпоручик (с 12.02.1903). Поручик (с 01.10.1903 со ст. с 08.08.1902). Штабс-капитан (с 01.10.1906 со ст. с 10.08.1906). Есаул (с 06.12.1909 со ст. с того же числа). Войсковой старшина (с 06.12.1912). Полковник (Приказ армии и флоту 16.10.1917 со ст. с 25.09.1917). Генерал-майор (с 25.07.1918). Генерал-лейтенант (с 04.10.1918). Служба: в 1-м Оренбургском казачьем полку (с 15.08.1899-1902), младший офицер 6-й сотни. Прикомандирован к инженерным войскам (1902). В 5-м саперном батальоне (1902-1909). Участник русско-японской войны (11.03-01.10.1905). Во временной командировке при Оренбургском казачьем юнкерском училище (с 13.01.1909). Переведен в училище (24.09.1909). На службе в училище (1909-1916), помощник инспектора классов, инспектор классов. Годовое цензовое командование 5-й сотней 1-го Оренбургского казачьего полка (16.10.1912-16.10.1913). Действительный член Оренбургской ученой архивной комиссии (1914-1915). Отправился на фронт (20.03.1916). Командир стрелкового дивизиона 10-й кавалерийской дивизии (с 03.04.1916), участвовал в боях в Карпатах и в Румынии. Ранен и контужен под деревней Паничи в Румынии, временно лишился зрения и слуха, получил трещину черепа (01.10.1916). Назначен командующим 1-м Оренбургским казачьим полком (16.10.1916, вступил в командование 18.11.1916). Прибыл в Петроград в качестве делегата полка на общеказачий съезд (16.03.1917). Принял участие в 1-м общеказачьем съезде (23-29.03.1917). Член Временного Совета Союза казачьих войск (с 05.04.1917). В резерве чинов при штабе Петроградского военного округа (1917). Принял участие во 2-м общеказачьем съезде (01-13.06.1917), единогласно избран председателем съезда. Избран членом (затем председателем) Совета Союза казачьих войск (13.06.1917). Поездка в Оренбург (07.1917). Принял участие в московском Государственном Совещании (12-15.08.1917). Чрезвычычайным Войсковым Кругом Оренбургского казачьего войска избран Войсковым атаманом (01.10.1917). Назначен главноуполномоченным Временного правительства по продовольствию по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области (15.10.1917). Издал приказ о непризнании большевистского переворота (26.10.1917). Член оренбургского Комитета спасения Родины и Революции (с 08.11.1917). Избран депутатом Учредительного Собрания от войска (11.1917). Командующий войсками Оренбургского военного округа (с 12.1917). Участник Тургайского похода (17.04-07.07.1918). Главноуполномоченный Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области (10.07-05.08.1918). Начальник обороны Оренбургского казачьего войска (1918). Поездка в Самару (13-19.07.1918). Поездка в Омск (22.07-03.08.1918). Лишен всех полномочий Комуча (13.08.1918). Участник уфимского Государственного Совещания, член Совета старейшин совещания и председатель казачьей фракции (09.1918). Войска белых под руководством Дутова овладели городом Орск (28.09.1918). Командующий Юго-Западной армией (17.10-28.12.1918). Командующий Отдельной Оренбургской армией (28.12.1918-23.05.1919). Главный начальник Оренбургского края (с 13.02.1919). Поездка в Омск (07-18.04.1919). Причислен к Генеральному штабу (11.04.1919). Походный атаман всех казачьих войск и генерал-инспектор кавалерии Русской армии (с 23.05.1919). Поездка в Пермь (29.05-04.06.1919). Поездка на Дальний Восток (08.06-12.08.1919). Командующий всеми русскими войсками, расположенными в городах Хабаровск, Никольск-Уссурийский, Гродеково и в полосе железной дороги между ними (с 07.07.1919). Командующий Оренбургской армией с освобождением от должности генерал-инспектора кавалерии (18.09.1919). Командующий Отдельной Оренбургской армией (с 11.1919). Участник Голодного похода (22.11-31.12.1919). Главный начальник Семиреченского края (с 06.01.1920). Перешел китайскую границу (02.04.1920). Готовил поход на Советскую Россию (1920-1921). Смертельно ранен советским агентом М. Ходжамиаровым при покушении (06.02.1921 около 18 часов) и на следующее утро скончался (около 7 часов утра). Похоронен в Суйдине (Западный Китай). Приказом по военно-морскому ведомству Приамурского временного правительства (10.12.1921) школе подхорунжих отдельной Оренбургской казачьей бригады присвоено имя атамана Дутова. Награды: Св. Станислава 3-й ст. (23.01.1906, утв. Высочайшим приказом 17.01.1907), Св. Анны 3-й ст. (06.12.1910), Св. Анны 2-й ст. (1915), мечи и бант к ордену Св. Анны 3-й ст. (1916-1917), темно-бронзовая медаль в память русско-японской войны, «Лента отличия» Оренбургского казачьего войска (1918). Почетный старик станицы Гродековской Уссурийского казачьего войска (с 24.06.1919), станицы Травниковской Оренбургского казачьего войска. Причислен к станицам Красногорской (с 07.1918) и Бердской. Супруга Ольга Викторовна Петровская, из потомственных дворян Санкт-Петербургской губ. Дети: Ольга (31.05.1907), Надежда (12.09.1909), Мария (22.05.1912), Елизавета (31.08.1914), Олег (ок. 1917-1918?). Гражданская супруга Александра Афанасьевна Васильева, станицы Остроленской 2-го военного отдела Оренбургского казачьего войска. Дочь Вера.
Соч.: О лекции Т.И. Седельникова // Оренбургский казачий вестник (Оренбург). 1917. № 8. 16.07. С. 4; Всероссийский казачий круг // Оренбургский казачий вестник. 1917. № 10. 21.07. С. 1-2; Германский шпионаж // Оренбургский казачий вестник. 1917. № 67. 01.11. С. 1-2; Набат // Народное дело. 1918. № 116. 30.11. С. 1; Очерки по истории казачества // Оренбургский казачий вестник. 1919. № 62. 09.04; Мои наблюдения о японцах // Новости Владивостока. 1919. 26.07; Мои наблюдения о русской женщине // Новости Владивостока (Владивосток). 1919. № 23. 28.07; «Сам народ темен и легко поддается агитации». Записка атамана А.И. Дутова о внутриполитической ситуации в Башкирии и на северо-западе Казахстана. Публ. Д.А. Аманжоловой // Источник. 2001. № 3. С. 46-51.
Разбитые Красной Армией и оказавшиеся за пределами России, лидеры Белого движения вовсе не считали свою борьбу оконченной и не уставали выступать с громкими заявлениями о скором новом освободительном походе.
Большевики решили не ждать, пока сама жизнь ответит, насколько реальны эти мечты и принялись вычеркивать своих врагов из политической жизни одного за другим. Их обманом выманивали на территорию Советской России, где арестовывали и судили, склоняли к возвращению в СССР, выкрадывали. Но чаще всего ликвидировали прямо на месте. Первой такой операцией ЧК, завершившейся успехом, было убийство атамана Дутова.
Непримиримый борец с большевиками
Атаман Оренбургского казачества Александр Ильич Дутов был не из простых казаков. Родился в 1879 году в семье казачьего генерала, окончил Оренбургский кадетский корпус, затем Николаевское кавалерийское училище, а в 1908 году - Академию Генерального штаба.
К ноябрю 1917 года полковник Дутов имел за плечами две войны (русско-японскую и германскую), ордена, ранения, контузию. Был очень популярен среди казаков, которые выбрали его делегатом на II Общеказачий съезд в Петрограде, а затем председателем Совета Союза Казачьих Войск.
Воевать с большевиками оренбургский казачий атаман Дутов начал с первого же дня. 8 ноября 1917 года он подписал приказ о непризнании в Оренбургской губернии совершенного большевиками в Петрограде переворота и взял на себя всю полноту государственной исполнительной власти.
Огромная территория Оренбургской губернии была очищена от большевиков, и хозяином здесь был казачий атаман Дутов и его Оренбургская армия. В ноябре 1918 года он безоговорочно признал власть Колчака, считая, что во имя общей победы должно жертвовать личными амбициями.
В сентябре 1919 года армия Колчака окончательно выдохлась. Одно военное поражение следовало за другим. Разгромлена была и Оренбургская армия. 2 апреля 1920 года Дутов и остатки его войска (около 500 человек) перешли российско-китайскую границу. Сам атаман обосновался в приграничной крепости Суйдун, большая часть казаков осела в близлежащем городе Кульдже.
Не смирившийся с поражением
Дутов сразу же заявил, что не собирается складывать : "Борьба не закончена. Поражение - это еще не разгром" и издал приказ об объединении всех антибольшевистских сил в Оренбургскую Отдельную армию. Его слова "Я выйду умирать на русскую землю и обратно в Китай не вернусь" стали знаменем, под которое собирались оказавшиеся в Китае солдаты и офицеры.
Для туркестанских чекистов Дутов стал проблемой № 1. Ячейки белого подполья были обнаружены в Семиреченской области, в городах Омске, Семипалатинске, Оренбурге, Тюмени. В городах находили дутовские воззвания "К чему стремится атаман Дутов?", "Обращение к большевику", "Слово атамана Дутова к красноармейцам", "Обращение к населению Семиречья", "Народам Туркестана" и т.п.
В июне 1920 года восстал против Советской власти гарнизон г. Верный (Алма-Ата). В ноябре поднял мятеж 1-й батальон 5-го пограничного полка, был захвачен г. Нарын. И ниточки от всех этих разгромленных подпольных организаций и подавленных мятежей вели в пограничную крепость Суйдун к атаману Дутову.
Осенью чекисты перехватили эмиссара Дутова в Фергану. Оказалось, что атаман ведет весьма успешные переговоры с басмачами об одновременном наступлении на Советскую Россию. В случае первых успехов совместного наступления Оренбургской Отдельной армии и "воинов Аллаха" в игру мог включиться Афганистан. И в центре всего этого стоял атаман Дутов.
В недрах ЧК возникла дерзкая идея выкрасть грозного атамана и судить его открытым пролетарским судом. Но кто возьмется и главное, сумеет близко подобраться к атаману и выполнить задание? Стали искать такого человека. И его нашли.
"Князь" Чанышев
Касымхан Чанышев родился в приграничном городе Джаркенте (29 км. от границы) в богатой татарской семье. Считался потомком князя или даже хана. В течение десятилетий купцы Чанышевы вели контрабандную торговлю с Китаем опием и пантами оленьих рогов, знали тайные тропы через границу, имели сеть поставщиков и информаторов. Касымхан был отчаянно смел и сам неоднократно ходил через границу с группой лично преданных ему джигитов.
Кроме родного татарского знал русский и китайский. Был правоверным мусульманином, чтил законы шариата и еще до революции совершил хадж в Мекку. Никто не удивился, если бы Касымхан в революцию стал одним из лидеров басмаческого движения. Но жизнь порой выкидывает просто удивительные коленца.
В 1917 году Касымхан примкнул к большевикам, а в 1918 сформировал из своих джигитов отряд Красной гвардии, захватил Джанкерт, установил в нем Советскую Власть и взял на себя хлопотную должность начальника уездной милиции.
При этом у Чанышева в Китае в г. Кульдже проживал родной дядя (весьма уважаемый богатый купец), у отца Касымхана были конфискованы сады, от раскулачивания пострадала многочисленная родня. По мысли чекистов Чанышев вполне мог сыграть роль обиженного на Советскую Власть, а его должность начальника милиции должна была стать той наживкой, на которую клюнет атаман Дутов.
Операция началась
В сентябре 1920 г. Чанышев с несколькими джигитами совершил свою первую ходку в Кульджу. Предполагалось, что в городе Чанышев встретится с проживавшим там Миловским - бывшим городским головой Джанкерта (когда-то его и Чанышева связывали "торговые дела"), а дальше - "действуйте по обстоятельствам", как сказал Чанышеву представитель ЧК. Через несколько дней Чанышев вернулся.
Его доклад безмерно обрадовал чекистов. Касымхан сумел не только встретиться с Миловским, но и вышел на контакт с полковником Аблайхановым, выполнявшим при Дутове функции переводчика и тот пообещал Чанышеву организовать встречу с атаманом.
Еще пять раз ходил через границу Чанышев, дважды встречался с Дутовым, сумел убедить того в своей нелюбви к Советской Власти, в существовании в Джанкерте подпольной организации, передал некоторое количество оружия и "устроил" на работу в милицию человека атамана - некоего Нехорошко.
Один из джигитов Чанышева - Махмуд Ходжамиаров регулярно доставлял послания от Нехорошко в Суйдун: шпион докладывал, что в Джанкерте все готово и только ждут атамана, чтобы начать восстание. Как только дутовцы перейдут границу, милиционеры Чанышева захватят город, сдадут его и сами примкнут к Дутову.
В свою очередь чекисты получали сведения о силах, которыми располагал Дутов. И сведения эти были тревожными.
Обстановка усложняется, планы меняются
По данным Чанышева в распоряжении атамана были 5-6 тысяч штыков, два орудия, четыре пулемета. В Кульдже Дутов организовал завод по изготовлению винтовочных патронов. Оренбургская Отдельная армия была вовсе не мифом, как надеялись некоторые. Кроме того Дутов имел связь с подпольными организациями в Пржевальске, Талгаре, Верном, Бишкеке, Омске, Семипалатинске, готовых поднять мятеж по его сигналу.
В начале января 1921 года в Пегановской волости Ишимского уезда произошли несколько столкновений крестьян с бойцами продотрядов. В несколько дней волнения охватили весь уезд и перекинулись в соседний Ялуторовский. Это было начало Западно-сибирского восстания, которое вскоре охватит Тюменскую, Омскую, Челябинскую и Екатеринбургскую губернии и в котором примут участие около 100.000 человек.
В ЧК решили, что далее медлить нельзя. На плане выманить Дутова для рекогносцировки и переговоров с "лидерами подпольного движения" на территорию Советской России, захватить в плен и судить "беспощадным пролетарским судом" поставили крест, решили ограничиться ликвидацией.
31 января группа из шести человек перешла советско-китайскую границу. Старшим в группе был Чанышев, у которого был приказ ликвидировать Дутова и как можно скорее. Чтобы у Касымхана не возникло соблазна остаться в Китае, не выполнив задания, в Джанкерте были арестованы 9 его родственников.
Несколько дней Чанешев и его джигиты кружили вокруг Суйдуна, надеясь подкараулить Дутова вне крепости, пока не приехал посланец из Джанкерта и не передал, что если до 10 февраля Чанышев не осуществит ликвидацию, заложники будут расстреляны. Для Чанышева не оставалось другого выхода, кроме как провести акцию в самой крепости.
Смерть атамана
Вечером 6 февраля группа всадников въехала через открытые ворота в Суйдун. Здесь они разделились. Один остался у ворот. Его задачей было не дать караульным закрыть ворота, чтобы ликвидаторы могли беспрепятственно уйти. Двое спешились и заняли позиции недалеко от дома Дутова - они придут на помощь основной группе, если что пойдет не так или начнется погоня. Трое подъехали к дому атамана. Часовой спросил: "Кто?" - "Атаману Дутову письмо от Князя".
Махмух Хаджамиаров и Куддук Байсмаков уже не однажды доставляли Дутову донесения из Джанкерта, их знали в лицо. Часовой отпер ворота. Троица спешилась. Один остался с лошадьми перед воротами, двое прошли во двор. Байсмаков затеял разговор с часовым, а Хаджамиаров в сопровождении ординарца вошел в дом. "От Князя!" - он протянул Дутову письмо.
Атаман сел за стол, развернул записку и начал читать: "Господин атаман, хватит нам ждать, пора начинать, все сделано. Готовы. Ждем только первого выстрела, тогда и мы спать не будем". Дутов дочитал и поднял глаза: "А что же Князь сам не приехал?"
Вместо ответа Хаджамиаров выхватил из-за пазухи револьвер и выстрелил в атамана в упор. Дутов упал. Вторая пуля - в лоб ординарцу. Третья - в лежащего на полу атамана. Стоявший у ворот часовой обернулся на выстрелы и в этот момент Байсмаков ударил его в спину ножом. Ликвидаторы выбежали на улицу, вскочили на коней и понеслись вскачь по улицам Суйдуна.
Последняя точка в операции
Бросившиеся искать убийц их атамана казаки никого не нашли. И неудивительно, поскольку дутовцы бросились в сторону советско-китайской границы, а Чанышев с джигитами скакали в совсем обратную сторону - в Кульджу, где у Касымхана проживал дядя и где они намеревались отсидеться несколько дней. Они считали, что возвращаться в Советскую Россию им пока еще рано, ведь они даже не знали, убит ими Дутов, или только ранен?
Атаман Дутов умер утром 7 февраля в 7 часов утра от внутреннего кровоизлияния в результате ранения печени. Его и двух погибших с ним казаков - часового Маслова и ординарца Лопатина похоронили в предместье Суйдуна на католическом кладбище. Играл оркестр, провожавшие в последний путь своего атамана казаки плакали и клялись отомстить.
Через несколько дней после похорон могила атамана была осквернена: неизвестные выкопали гроб, труп был обезглавлен. 11 февраля Чанышев вернулся в Джанкерт со 100%-м доказательством о выполнении задания - головой Дутова. Заложники были освобождены, в Москву ушла телеграмма о ликвидации одного из самых опасных врагов Советской Власти.
Награда
Ходжамьяров получил из рук Дзержинского золотые часы и маузер с гравировкой "За лично произведенный террористический акт над атаманом Дутовым товарищу Ходжамиарову". Чанышев как непосредственный руководитель операции - золотые часы, именной карабин и "охранную грамоту" за подписью чекиста страны №2 Петерса: "Предъявитель сего тов. Чанышев Касымхан 6 февраля 1921 г. совершил акт, имеющий общереспубликанское значение, чем спас несколько тысяч жизней трудовых масс от нападения банды, а поэтому требуется названному товарищу со стороны советских властей внимательное отношение и означенный товарищ не подлежит аресту без ведома Полномочного представительства".
Однако столь высокие награды не уберегли их от чистки в эпоху Большого террора. Ходждамиаров был расстрелян в 1938 году, несколькими годами раньше попал под смертельный каток репрессий Чанышев. Не помогла ему и "охранная грамота" - подписавший ее Петерс сам оказался "врагом народа" и был расстрелян.
Образцовой операцию по ликвидации Дутова нельзя считать никак. Успешное ее завершение было результатом удачного стечения обстоятельств и отчаянной импровизации непосредственно на месте. Но чекисты быстро учились. Затем последовали акции в отношении Кутепова и Миллера, Савинкова и Коновальца, Бандеры и многих других, которые дилетантскими уже никак не назовешь.
Но об этом как-нибудь в следующий раз.
Александр Ильич Дутов родился 5 августа 1879 г. в семье казачьего офицера. Окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Участвовал в Русско-японской и Первой мировой войнах. На фронте был контужен и ранен. Февральскую революцию 1917 г. встретил войсковым старшиной и командиром 1-го Оренбургского казачьего полка.
Казачий политик
В марте 1917 г. премьер-министр Временного правительства князь Г. Е. Львов дал разрешение на проведение в Петрограде первого Общеказачьего съезда «для выяснения нужд казачества». В качестве делегата от полка прибыл в столицу Александр Дутов. Здесь и началась его политическая карьера. Никому не известный войсковой старшина стал одним из товарищей (помощников) председателя Временного совета Союза казачьих войск А. П. Саватеева. Оставшиеся после съезда в столице казачьи делегаты готовили открытие второго, более представительного съезда. Популярных политиков из казаков в стране тогда еще не было, поэтому председателем второго съезда единогласно выбрали готовившего его созыв Дутова. Вскоре он стал председателем Совета Союза казачьих войск.
В период противостояния главы Временного правительства А. Ф. Керенского и генерала Л. Г. Корнилова в августе - сентябре 1917 г. Дутов занимал нейтральную позицию, но склонялся к поддержке Верховного главнокомандующего. Уже тогда Дутов сформулировал свою политическую программу: он твердо стоял на республиканских и демократических позициях. Оренбургский офицер, приобретший политический капитал в столице и по воле случая возглавивший представительный орган всего казачества, прославился среди своих земляков на Урале. 1 октября 1917 г. войсковой круг в Оренбурге избрал его войсковым атаманом. В Петрограде Дутов получил назначение главноуполномоченным Временного правительства по продовольствию по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области с полномочиями министра, а также чин полковника.
Дутову принадлежала идея проведения в столице 22 октября 1917 г., в день Казанской иконы Божией Матери, общей демонстрации всех казачьих частей петроградского гарнизона. Лидер большевиков В. И. Ленин (Ульянов) опасался, что эта демонстрация сорвет его планы захвата власти, однако не позволило провести шествие. Ленин писал по этому поводу 22-23 октября 1917 г. Я. М. Свердлову: «Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа. Ура! Наступать изо всех сил, и мы победим в несколько дней!»
«Ради блага Родины и поддержания порядка…»
26 октября 1917 г. Дутов вернулся в Оренбург и в тот же день подписал приказ № 816 по войску о непризнании насильственного захвата власти большевиками в Петрограде. В нем говорилось: «Войсковое правительство считает... захват власти большевиками преступным и совершенно недопустимым. <…> В силу прекращения сообщения и связи с центральной государственной властью и принимая во внимание чрезвычайные обстоятельства, Войсковое правительство ради блага Родины и поддержания порядка временно, впредь до восстановления власти Временного правительства и телеграфной связи, с 20-ти часов 26-го сего октября приняло на себя всю полноту исполнительной государственной власти в войске. Войсковой атаман, полковник Дутов».
Решительные действия атамана были одобрены комиссаром Временного правительства, представителями местных организаций и даже Советом рабочих, солдатских и казачьих депутатов. По приказу Дутова казаки и юнкера заняли в Оренбурге вокзал, почту, телеграф; были запрещены митинги, собрания и демонстрации. Вводилось военное положение, был закрыт оренбургский клуб большевиков, конфискована хранившаяся там литература, запрещен выпуск газеты «Пролетарий».
А. И. Дутов взял под свой контроль стратегически значимый регион, перекрывавший сообщение с Туркестаном и Сибирью, что было важно не только в военном отношении, но и в вопросе снабжения продовольствием центральной России. Выступление Дутова в одночасье сделало его имя известным по всей стране. Атаману предстояло организовать проведение выборов в Учредительное собрание и поддерживать порядок в губернии и войске вплоть до созыва этого органа.
В ночь на 7 ноября 1917 г. руководители оренбургских большевиков были арестованы. Среди причин задержания: призывы к восстанию против Временного правительства, агитация среди солдат оренбургского гарнизона и рабочих, а также обнаружение на станции Оренбург вагона с ручными гранатами. В ответ на аресты началась забастовка в железнодорожных мастерских и депо.
Атаман оренбургского казачества А. И. Дутов. Самара, 1918 г. Фото Е. Т. Владимирова
Тем временем в Оренбург стали прибывать группы офицеров, в том числе уже принимавшие участие в боях с большевиками в Москве: это усиливало позиции сторонников вооруженного сопротивления красным. Так, 7 ноября из Москвы сумели пробраться сразу 120 офицеров и юнкеров. Для «самозащиты и борьбы с насилием и погромами, с какой бы стороны они ни были», 8 ноября 1917 г. оренбургской городской думой был создан особый орган - Комитет спасения Родины и Революции под председательством городского головы В. Ф. Барановского. В него вошли 34 человека: представители казачества, городского и земского самоуправления, политических партий (кроме большевиков и кадетов), общественных и национальных организаций. Ведущую роль в комитете играли социалисты.
Попытки большевиков захватить власть в городе не прекращались. В ночь на 15 ноя-бря, получив контроль над Оренбургским советом рабочих, солдатских и казачьих депутатов, большевики объявили о создании военно-революционного комитета и переходе к нему всей полноты власти. Сторонники Дутова отреагировали незамедлительно: место проведения заседания было оцеплено казаками, юнкерами и милицией, после чего всех собравшихся задержали. Угроза захвата власти в городе большевиками была на время устранена.
В конце ноября 1917 г. Дутова избрали депутатом Учредительного собрания от Оренбургского войска. Не рассчитывая на захват власти изнутри, большевики приступили к внешней блокаде города. По железной дороге в Оренбург не пропускали продовольствие, также блокировался и проезд пассажиров, в том числе возвращавшихся с фронта солдат, что приводило к скапливанию их на станциях и росту недовольства. 25 ноября было опубликовано обращение большевистского Совета народных комиссаров к населению с призывом к борьбе с атаманами А. М. Калединым и А. И. Дутовым. Южный Урал объявлялся на осадном положении, а вожди белых - вне закона. Всем казакам, переходящим на сторону советской власти, гарантировалась поддержка.
Свои меры предпринял и Дутов. В Оренбурге взамен демобилизации разложившегося гарнизона были призваны казаки старших возрастов. Кроме того, в распоряжении атамана имелись казаки запасных полков и юнкера Оренбургского казачьего училища. 11 декабря 1917 г. постановлением войскового круга, Комитета спасения Родины и Революции, башкирского и киргизского съездов в границах Оренбургской губернии и Тургайской области был образован Оренбургский военный округ. 16 декабря атаман написал письмо командирам казачьих частей и призвал их направить казаков с оружием в войско.
Дутову требовались люди и оружие. И если на оружие он еще мог рассчитывать, то основная масса казаков, возвращавшихся с фронта, воевать не хотела. Поэтому на первом этапе борьбы оренбургский атаман, как и другие лидеры антибольшевистского сопротивления, не сумел поднять и повести за собой сколько-нибудь значительное число сторонников. Против красных Дутов мог выставить не более двух тысяч человек. Добровольческие отряды, организованные в конце 1917 г. на Южном Урале, состояли в основном из офицеров и учащейся молодежи; также формировались станичные дружины. При содействии купечества и горожан удалось собрать денежные средства для организации борьбы.
Борьба за Оренбург
К началу 1918 г. на борьбу с А. И. Дутовым стянули уже свыше 10 тыс. человек. Чрезвычайный комиссар Оренбургской губернии и Тургайской области П. А. Кобозев направил 20 декабря 1917 г. атаману ультиматум с требованием прекратить сопротивление. Ответа не последовало. Тогда 23 декабря красные перешли в наступление на Оренбург вдоль железной дороги.
Белые сумели отразить первый удар. С одобрения Комитета спасения Родины и Революции и малого войскового круга Дутов приказал прекратить преследование противника на границе губернии. На пограничной станции Новосергиевка предполагалось выставить заслон из офицеров, юнкеров и добровольцев-казаков численностью 100-150 человек с пулеметом и вести ближнюю конную и агентурную разведку, имея резерв в 200 казаков с пулеметом на станции Платовка. Эти части должны были периодически сменяться. Остальные силы планировалось отвести в Оренбург.
Однако уже 7 января 1918 г. красные атаковали снова. Серьезные бои развернулись в районе станций Новосергиевка и Сырт. 16 января произошло решающее столкновение под станцией Каргала, в котором приняли участие даже 14-летние оренбургские кадеты, откликнувшись на призыв Дутова. Однако положение белых было безнадежным.
18 января 1918 г. дутовцы оставили свою столицу, добровольческие отряды были распущены по домам. Не пожелавшие сложить оружие отступили на Уральск и Верхнеуральск или временно укрылись по станицам. Атаману пришлось спешно покинуть Оренбург в сопровождении всего шести офицеров, вместе с которыми он вывез войсковые регалии и часть оружия.
Тургайский поход
Несмотря на требование задержать Дутова, обещание вознаграждения за его поимку и почти полное отсутствие у него охраны, станицы не выдали атамана. Он же решил не покидать территорию войска и отправился в центр 2-го военного округа - город Верхнеуральск, который лежал вдали от крупных дорог и давал возможность продолжить борьбу, не теряя управления.
В марте 1918 г. казакам под ударами красных пришлось оставить Верхнеуральск. Войсковое правительство во главе с Дутовым перебралось в станицу Краснинскую и там в середине апреля попало в окружение. Решено было прорываться и уходить вдоль реки Урал в киргизские степи. 17 апреля 1918 г. отряд численностью 240 человек во главе с атаманом вырвался из Краснинской. Начался 600-верстный поход в Тургайскую степь. В Тургае партизанам Дутова достались значительные склады продовольствия и боеприпасов, оставшиеся после усмирения мятежа казахов в 1916 г. За время пребывания в городе (до 12 июня) казаки отдохнули, обновили материальную часть и пополнили конский состав.
Новая советская власть не считалась с казачьими традициями и образом жизни, разговаривала с казаками в основном с позиции силы, что вызывало их острое недовольство. Вскоре оно переросло в вооруженное противостояние и стало их формой борьбы за свои права и возможность свободного существования. Весной 1918 г. в Оренбуржье, вне связи с Дутовым, поднялось мощное повстанческое движение. Оно добилось значительных успехов, а затем против красных восстал Чехословацкий корпус (воинское соединение русской армии, сформированное в годы из пленных чехов и словаков, пожелавших участвовать в войне против Германии и Австро-Венгрии). Советская власть на Южном Урале пала. Еще в конце мая повстанцы направили в Тургай к Дутову делегацию с просьбой вернуться в войско и возглавить борьбу: популярный казачий лидер, Дутов мог объединить вокруг себя значительные массы казаков. Кроме того, среди командиров повстанческих отрядов и даже фронтов преобладали младшие офицеры, неизвестные основной массе казачества, тогда как вместе с Дутовым в поход ушли несколько штаб-офицеров (в том числе с академическим образованием) и членов Войскового правительства.
Между Самарой и Омском
Известия о восстаниях стали причиной возвращения отряда Дутова в войско. Торжественно чествовал атамана Оренбург, занятый в начале июля 1918 г. повстанцами. Однако сложность на тот момент заключалась в том, что территория войска в административном отношении оказалась разделена между двумя антибольшевистскими правительствами: самарским Комитетом членов Учредительного собрания (Комуч) и Временным сибирским правительством в Омске. Отношения между ними складывались непросто, и Дутов был вынужден лавировать.
Сначала атаман признал Комуч и вошел в него как депутат Учредительного собрания. 13 июля он выехал в Самару, откуда вернулся в должности главноуполномоченного Комуча на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области, после чего отправился на переговоры в Омск.
25 июля 1918 г. Дутов был произведен Комучем в генерал-майоры. 4 августа возвратился из Омска и занялся операциями на фронте. Ему между тем пришлось объясняться с Самарой, поскольку деятели Комуча расценили визит атамана в Сибирь едва ли не как предательство. 12 августа на фоне развивавшегося конфликта с Комучем атаман пошел на беспрецедентный шаг - автономизацию территории войска, объявив о создании Области войска Оренбургского.
В одном из выступлений Дутов заявил о своем политическом курсе: «Нас называют реакционерами. Я не знаю, кто мы: революционеры или контрреволюционеры, куда мы идем - влево или вправо. Одно знаю, что мы идем честным путем к спасению Родины». Сам Дутов был сторонником программы кадетской партии. Его власть на Южном Урале отличалась демократизмом и терпимостью к различным политическим течениям, вплоть до меньшевистского.
Сохранилось расписание ежедневной работы атамана. Его рабочий день начинался в 8 утра и продолжался не менее 12 часов практически без перерыва. Любой человек мог прийти к атаману со своими вопросами или проблемами.
В сентябре 1918 г. А. И. Дутов принял участие в работе Государственного совещания в Уфе, целью которого было создание единой государственной власти на неподконтрольной большевикам территории. Атамана избрали членом Совета старейшин и председателем казачьей фракции. В своем выступлении Дутов подчеркивал необходимость создания единого командования и центральной власти. И его действия подтвердили приверженность этим принципам. Когда 18 ноября 1918 г. в результате переворота в Омске к власти пришел адмирал А. В. Колчак, ставший Верховным правителем России, Дутов признал его одним из первых. К этому времени Александр Ильич уже имел чин генерал-лейтенанта и командовал Юго-Западной армией, основу которой составляли формирования оренбургских и уральских казаков.
Под властью Колчака
В начале 1919 г. белые вновь оставили Оренбург, потеряли связь с уральцами, однако продолжали перекрывать железнодорожное сообщение советского центра с Туркестаном. Несмотря на неудачи, в марте армия Дутова (теперь она именовалась Отдельной Оренбургской) смогла принять участие в общем наступлении колчаковских войск.
Конец весны и лето 1919 г. Дутов, получивший назначение походным атаманом всех казачьих войск и генерал-инспектором кавалерии Русской армии, провел в основном в Омске и на Дальнем Востоке. Осенью 1919 г. он вновь возглавил Оренбургскую армию. Ее части в конце ноября - декабре 1919 г. совершили тяжелейший Голодный поход и вышли в Семиречье (казачья область, ныне ее территория находится в восточной части Казахстана и Киргизии), где армия была сведена в отряд под командованием генерала А. С. Бакича. Сам Дутов стал гражданским губернатором Семиреченского края. В марте 1920 г. под давлением войск красных А. И. Дутову и его сторонникам пришлось покинуть родину и отступить в Китай через ледниковый перевал Кара-Сарык. В Китае отряд Дутова был интернирован в городе Суйдин (ныне - Шуйдин, Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая) и расположился в казармах русского консульства. Дутов не терял надежды возобновить борьбу с большевиками и вел активную деятельность в этом направлении, пытаясь организовать антибольшевистское подполье в Красной армии.
6 февраля 1921 г. Александр Ильич Дутов был смертельно ранен подосланными советскими агентами при неудачной попытке похищения и вывоза на территорию РСФСР. На следующее утро он скончался. Атамана и погибших вместе с ним казаков похоронили на небольшом кладбище неподалеку от Суйдина. По некоторым данным, через несколько суток могила Дутова была ночью разрыта, а тело обезглавлено: убийцы должны были представить доказательство смерти атамана. По всей видимости, это кладбище, как и многие другие русские кладбища на территории Китая, было уничтожено во времена «культурной революции».
Фото (заглавная): Всероссийский съезд казачьих частей. Президиум съезда во главе с атаманом А. И. Дутовым. Петроград, 7 июля 1917 г.
Текст: Андрей Ганин, доктор исторических наук
Предки Александра Ильича по мужской линии происходили из Самарского казачьего войска , впоследствии упразднённого. Отец будущего казацкого вождя, Илья Петрович, боевой офицер эпохи туркестанских походов, в сентябре г. при увольнении от службы был произведён в чин генерал-майора . Мать - Елизавета Николаевна Ускова - дочь урядника, уроженка Оренбургской губернии . Сам Александр Ильич родился во время одного из походов в г. Казалинске Сырдарьинской области . Его детские годы прошли в Фергане, Оренбурге , Санкт-Петербурге и снова в Оренбурге…
Первая мировая война
26 октября (8 ноября) Дутов вернулся в Оренбург и приступил к работе по своим должностям. В тот же день он подписал приказ по войску № 816 о непризнании на территории Оренбургского казачьего войска власти большевиков, совершивших переворот в Петрограде, став, таким образом, первым войсковым атаманом, объявившим войну большевизму.
Атаман Дутов взял под свой контроль стратегически важный регион, перекрывавший сообщение центра страны с Туркестаном и Сибирью . Перед атаманом стояла задача провести выборы в Учредительное собрание и поддерживать стабильность в губернии и войске вплоть до его созыва. С этой задачей Дутов в целом справился. Приехавшие из центра большевики были схвачены и посажены за решётку, а разложившийся и настроенный пробольшевистски (из-за антивоенной позиции большевиков) гарнизон Оренбурга был разоружён и распущен по домам.
В ноябре Дутов был избран членом Учредительного Собрания (от Оренбургского казачьего войска).
- этими словами открывалось пространное демагогическое обращение большевистского СНК от 25 ноября 1917 г. А главному комиссару Черноморского флота и «красному коменданту Севастополя» В. В. Роменцу СНК послал следующую «установочную» телеграмму: - красноречивый памятник «революционного правосознания»… Открывая 7 декабря 2-й очередной Войсковой Круг Оренбургского казачьего войска , Дутов говорил:«Ныне мы переживаем большевистские дни. Мы видим в сумраке очертания царизма, Вильгельма и его сторонников, и ясно определённо стоит перед нами провокаторская фигура Владимира Ленина и его сторонников: Троцкого-Бронштейна, Рязанова-Гольденбаха, Каменева-Розенфельда, Суханова-Гиммера и Зиновьева-Апфельбаума. Россия умирает. Мы присутствуем при последнем её вздохе. Была Великая Русь от Балтийского моря до океана, от Белого моря до Персии, была целая, великая, грозная, могучая, земледельческая, трудовая Россия - нет её»
16 декабря атаман разослал командирам казачьих частей призыв направить казаков с оружием в войско. Для борьбы с большевиками нужны были люди и оружие; на оружие он ещё мог рассчитывать, но основная масса казаков, возвращавшихся с фронта, воевать не хотела, только кое-где формировались станичные дружины. В связи с провалом казачьей мобилизации Дутов мог рассчитывать лишь на добровольцев из офицеров и учащейся молодежи, всего не более 2-х тысяч человек, включая стариков и необстрелянную молодежь. Поэтому на первом этапе борьбы оренбургский атаман, как и другие лидеры антибольшевистского сопротивления, не сумел поднять на борьбу и повести за собой сколько-нибудь значительное число сторонников.
Тем временем большевики начали наступление на Оренбург . После тяжёлых боёв во много раз превосходящие дутовцев отряды Красной армии , под командованием В. К. Блюхера , подошли к Оренбургу и 31 января 1918 года в результате совместных действий с большевиками, засевшими в городе, захватили его. Дутов решил не покидать территорию Оренбургского войска и в одиночку отправился на перекладных в центр 2-го военного округа - Верхнеуральск , находившийся вдали от крупных дорог, рассчитывая там продолжить борьбу и сформировать новые силы против большевиков.
Но тем временем большевики своей политикой озлобили до того нейтральную к новой власти основную часть оренбургского казачества и весной 1918 г., вне связи с Дутовым, на территории 1-го военного округа началось мощное повстанческое движение, руководимое съездом делегатов 25 станиц и штабом во главе с войсковым старшиной Д. М. Красноярцевым . 28 марта в станице Ветлянской казаки уничтожили отряд председателя совета Илецкой Защиты П. А. Персиянова, 2 апреля в станице Изобильной - карательный отряд председателя Оренбургского ВРК С. М. Цвиллинга , а в ночь на 4 апреля отряд казаков войскового старшины Н. В. Лукина и отряд С. В. Бартенева совершили дерзкий налет на Оренбург , заняв город на некоторое время и нанеся красным ощутимые потери. Красные ответили жестокими мерами: расстреливали, сжигали сопротивлявшиеся станицы (весной 1918 г. сожжено 11 станиц), налагали контрибуции.
|
||||||||||
Отрывок, характеризующий Дутов, Александр Ильич
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Биография
Предки А. И. Дутова по мужской линии происходили из Самарского казачьего войска, впоследствии упразднённого. Отец, Илья Петрович Дутов – боевой офицер эпохи туркестанских походов, в сентябре 1907 года , при увольнении от службы, был произведён в чин генерал-майора . Мать - Елизавета Николаевна Ускова - дочь урядника , уроженка Оренбургской губернии .
А. И. Дутов родился во время одного из походов в г. Казалинске Сырдарьинской области , первенцем в семье. Его детские годы прошли в Фергане , Оренбурге , Санкт-Петербурге и снова в Оренбурге .
Во время обучения отца в Офицерской кавалерийской школе в 1888-1889 годах жил в Петербурге и в семь лет начал ходить в школу Летниковой, а затем, для подготовки к поступлению в кадетский корпус, в школу Назаровой. Позднее поступил в училище Жоравович в Оренбурге.
В 1889 году его приняли на войсковую стипендию в Оренбургский Неплюевский кадетский корпус , который он окончил в году.
После окончания николаевского кадетского училища в 1899 году был произведён в чин хорунжего и направлен в 1-й Оренбургский казачий полк , стоявший в Харькове .
Первая мировая война
20 марта 1916 года добровольцем ушёл в действующую армию, в 1-й Оренбургский казачий Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк, входивший в состав 10-й кавалерийской дивизии 3-го конного корпуса 9-й армии Юго-Западного фронта .
26 октября (8 ноября) вернулся в Оренбург и приступил к работе по своим должностям. В тот же день он подписал приказ по войску № 816 о непризнании на территории Оренбургского казачьего войска власти большевиков , совершивших переворот в Петрограде, став, таким образом, первым войсковым атаманом, объявившим войну Советской власти. 27 октября им был издан новый указ по Оренбургскому казачьему войску: «Впредь до восстановления полномочий Временного правительства и телеграфной связи принимаю на себя всю полноту исполнительной государственной власти». Город и губерния были объявлены на военном положении. Созданный Комитет спасения родины, в который вошли представители всех партий, за исключением большевиков и кадетов, назначил его начальником вооруженных сил края .
А. И. Дутов взял под свой контроль стратегически важный регион, перекрывавший сообщение центра страны с Туркестаном и Сибирью . Перед ним стояла задача провести выборы в Учредительное собрание и поддерживать стабильность в губернии и войске вплоть до созыва собрания. С этой задачей он в целом справился. Приехавшие из Петрограда и местные, не ушедшие в подполье, большевики были арестованы, а разложившийся и пробольшевистски настроенный гарнизон Оренбурга разоружён и распущен по домам.
В ноябре А. И. Дутов был избран членом Учредительного Собрания от Оренбургского казачьего войска.
Этими словами открывалось пространное обращение Совета народных комиссаров от 25 ноября 1917 года. А главному комиссару Черноморского флота и «красному коменданту Севастополя» В. В. Роменцу СНК послал следующую «установочную» телеграмму:
Открывая 7 декабря 2-й очередной Войсковой Круг Оренбургского казачьего войска , Дутов говорил:
«Ныне мы переживаем большевистские дни. Мы видим в сумраке очертания царизма, Вильгельма и его сторонников, и ясно определённо стоит перед нами провокаторская фигура Владимира Ленина и его сторонников: Троцкого-Бронштейна, Рязанова-Гольденбаха, Каменева-Розенфельда, Суханова-Гиммера и Зиновьева-Апфельбаума. Россия умирает. Мы присутствуем при последнем её вздохе. Была Великая Русь от Балтийского моря до океана, от Белого моря до Персии, была целая, великая, грозная, могучая, земледельческая, трудовая Россия - нет её»
Весной 1918 г., вне связи с Дутовым, на территории 1-го военного округа началось мощное повстанческое движение, спровоцированное политикой Советской власти и руководимое съездом делегатов 25 станиц и штабом во главе с войсковым старшиной Д. М. Красноярцевым . В ночь на 4 апреля отряд казаков войскового старшины