Превращение войны империалистической. Национальная гордость великоросса ульянова и

Журнал «Золотой Лев» № 149-150 - издание русской консервативной мысли

Ю.В. Житорчук

кандидат физ.-мат. наук

«Национальная гордость» великоросса Ульянова

во время Первой мировой воины

«Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство (например, называет удушение Польши, Украины и т. д. “защитой отечества” великороссов), такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам» (Ленин, - «О национальной гордости великороссов»).

Перерастание империалистической войны в войну гражданскую.

Для Ленина революция это главная, всепоглощающая цель всей его жизни. А вспыхнувшая в 1914 году война давала реальный шанс для ее реализации, шанс, который будущий вождь мирового пролетариата терять не желал ни при каких обстоятельствах.

«Превращение империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг, указываемый опытом Коммуны, намеченный Базельской (1912 г.) резолюцией и вытекающий из всех условий империалистической войны между высокоразвитыми буржуазными странами. Как бы не казались велики трудности такого превращения в ту или иную минуту, социалисты никогда не откажутся от систематической настойчивой, неуклонной подготовительной работы в этом направлении, раз война стала фактом» (Ленин, «Война и российская социал-демократия»).

Однако сама по себе империалистическая война в гражданскую не перерастет. Для того чтобы это произошло, нужно чтобы солдаты повернули свои штыки против своего же правительства . Но добиться этого можно лишь в том случае, если война вызовет значительные трудности для жизни трудящихся, а эти трудности могли многократно усилиться именно в случае поражения страны в войне. Поэтому социалисты должны делать все, чтобы добиться поражения своего правительства:

«Революция во время войны есть гражданская война, а превращение войны правительств в гражданскую войну, с одной стороны, облегчается военными неудачами (поражением) правительств, а с другой стороны,- невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению…

Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству…».

Конечно, в принципе, Ленин провозглашал лозунг поражения не только царского, но и всех остальных правительств, участвующих в Первой мировой войне (ПМВ) . Однако при этом его мало заботило, поддержат ли его призыв своими практическими действиями социалисты Германии, Англии и Франции. К тому же поражение в войне может понести только одна из воюющих сторон. Поэтому поражение России, а значит и Антанты, на практике означает военную победу Германии и усиление правительства кайзера. Но Ленина это обстоятельство ни в коей мере не смущает и он настаивает, что инициатива пораженчества должна исходить именно от русских социал-демократов:

«…Последнее соображение особенно важно для России, ибо это – самая отсталая страна, в которой социалистическая революция непосредственно невозможна. Именно поэтому русские социал-демократы должны были первыми выступить с теорией и практикой лозунга поражения» (Ленин, «О поражении своего правительства в империалистической войне»).

Разумеется, Ленин при всей одиозности его позиции не мог публично провозгласить, что поражение России в войне – это благо России. А посему он и талдычил о том, что такое поражение для нее будет наименьшим злом:

«Победа России влечет за собой усиление мировой реакции, усиление реакции внутри страны и сопровождается полным порабощением народов в уже захваченных областях. В силу этого поражение России при всех условиях представляется наименьшим злом» (Ленин, «Конференция заграничных секций р.с.-д.р.п »).

Причем эту свою мысль Ленин повторяет многократно, сопровождая ее самыми категорическими заклинаниями:

«Для нас, русских, с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и тотчас – поражение царизма в данной войне. Ибо царизм во сто раз хуже кайзеризма » (Ленин, «Письмо Шляпникову 17.10.14».

Так Ленин за весьма изящной и несколько замысловатой словесной формулой прячет свою мысль о желательности поражения России и соответственно победы более прогрессивного кайзеризма .

Ленин и Плеханов – две тактики социалистов во время Первой мировой войны.

1. Позиция Ленина.

Ленин, разумеется, никогда не являлся пацифистом, из принципа, протестующего против любой войны и ее жестокостей. Напротив, он прямо заявлял о необходимости и прогрессивности гражданских воин, несмотря на кровь, зверства и ужасы, которыми такие войны обычно сопровождаются:

«Мы вполне признаем законность, прогрессивность и необходимость гражданских войн, т. е. войн угнетенного класса против угнетающего, рабов против рабовладельцев, крепостных крестьян против помещиков, наемных рабочих против буржуазии…

В истории неоднократно бывали войны, которые, несмотря на все ужасы, зверства, бедствия и мучения, неизбежно связанные со всякой войной, были прогрессивны, т. е. приносили пользу развитию человечества, помогая разрушать особенно вредные и реакционные учреждения (например, самодержавие или крепостничество), самые варварские в Европе деспотии (турецкую и русскую)» (Ленин, «Социализм и война»).

Но кроме гражданских воин и революций Ленин признавал также законность и прогрессивность оборонительных воин. Причем в этом случае для него было совершенно безразлично, кто на кого первый напал. Согласно его представлениям в любом случае была права угнетенная сторона:

«Социалисты признавали и признают сейчас законность, прогрессивность, справедливость “защиты отечества” или “оборонительной” войны. Например, если бы завтра Марокко объявило войну Франции, Индия - Англии, Персия или Китай - России и т. п., это были бы “справедливые”, “оборонительные” войны, независимо от того, кто первый напал, и всякий социалист сочувствовал бы победе угнетаемых, зависимых, неполноправных государств против угнетательских, рабовладельческих, грабительских “великих” держав» (Ленин, «Социализм и война»).

Вот здесь-то и произошел очередной разрыв большевиков с большинством других социал-демократических движений. Поскольку Ленин объявил войну реакционной и грабительской со стороны всех ее участников, а Плеханов заявил о ее оборонительном, а значит справедливом и прогрессивном характере со стороны России. Но из признания войны грабительской вытекала одна тактика рабочего движения, а из признания ее оборонительной, совершенно иная. Однако точка зрения Плеханова автоматически отодвигала возможное начало революции в России на неопределенные сроки, что для Ленина, вне зависимости от степени правоты его тезисов, было абсолютно неприемлемо:

«У нас в России не только кровавый царизм, не только капиталисты, но и часть так называемых или бывших социалистов говорит о том, что Россия ведет “оборонительную войну”, что Россия борется только против германского нашествия. Между тем в действительности весь мир знает, что царизм уже в течение десятилетий угнетает в России более сотни миллионов людей других национальностей, что Россия уже в течение десятилетий ведет разбойничью политику против Китая, Персии, Армении, Галиции…».

Здесь у Ленина явно что-то не в порядке с логикой. Ведь даже если Россия действительно угнетала сотни миллионов людей и ранее вела захватнические войны, то из этого факта вовсе не следует, что на саму Россию не может напасть другой более сильный хищник и попытаться поработить ее:

«…Ни Россия, ни Германия и никакая другая великая держава не имеют права говорить об “оборонительной войне”: все великие державы ведут империалистическую, капиталистическую войну, разбойничью войну, войну для угнетения малых и чужих народов, войну в интересах прибыли капиталистов, которые из ужасающих страданий масс, из пролетарской крови выколачивают чистое золото своих миллиардных доходов» (Ленин, «Речь на интернациональном митинге в Берне»).

В полемическом пылу будущий вождь мирового пролетариата не останавливался и от прямых оскорблений в адрес виднейшего теоретика марксизма, основателя первой российской марксистской организации – Плеханова, навешивая на него политические ярлыки:

«Пусть господа Плеханов, Чхенкели, Потресов и К о, играют теперь роль марксистообразных лакеев или шутов при Пуришкевиче и Милюкове, лезут из кожи вон, доказывая вину Германии и оборонительный характер войны со стороны России,- этих шутов сознательные рабочие не слушали и не слушают» (Ленин, «О сепаратном мире»).

Во вспыхнувшем между русскими социалистами споре основным аргументом Ленина являлся тезис, согласно которому все ключевые участники войны по своей сути бандиты и разбойники:

«Главным, основным содержанием данной империалистической войны является дележ добычи между тремя главными империалистическими соперниками, тремя разбойниками, Россией, Германией и Англией» (Ленин, «Пацифизм буржуазный и пацифизм социалистический»).

Единственное исключение было сделано лишь для Сербии:

«Национальный элемент в теперешней войне представлен только войной Сербии против Австрии. Только в Сербии и среди сербов мы имеем многолетние и миллионы национальных масс охватывающее национально-освободительное движение, продолжением которого является война Сербии против Австрии…

Будь эта война изолированной, т.-е. не связанной с общеевропейской войной, с корыстными и грабительскими целями Англии, России и проч., тогда все социалисты обязаны были бы желать успеха сербской буржуазии» (Ленин, «Крах II Интернационала»).

Но главным разбойником и злодеем в империалистической войне, согласно Ленину, являлась именно Россия.

«Реакционный, грабительский, рабовладельческий характер войны со стороны царизма еще несравненно нагляднее, чем со стороны других правительств» (Ленин, «Социализм и война»).

В чем же заключался разбой и грабеж, которые, как утверждает Ленин, во время ПМВ проводило царское правительство? Оказывается, разбойные замыслы Николая II распространялись на Галицию, Армению и Константинополь:

«Россия воюет за Галицию, владеть которой ей надо в особенности для удушения украинского народа (кроме Галиции у этого народа нет и быть не может уголка свободы, сравнительной конечно), за Армению и за Константинополь, затем тоже за подчинение Балканских стран» (Ленин, «О сепаратном мире»).

Здесь возникает вопрос, было ли у царской России желание прибрать к рукам Константинополь и Проливы? Да, такое желание у русских царей периодически возникало. Только желание это возникало вовсе не оттого, что им хотелось расширить пределы империи, включив в ее состав новые народы и страны. По большому счету Россия и свою-то землю не всегда знала куда девать. Вон Александр II фактически за бесценок продал американцам Аляску. Да и освободив Болгарию от власти турок, Россия даже не пыталась присоединить ее, хотя вполне могла бы это сделать в 1878 году . Сами же по себе Проливы России, в общем-то, были не нужны . Ей была нужна свобода плавания русских кораблей из Черного в Средиземное море и гарантия того, что английские и французские военные эскадры вновь не войдут в Черное море, как это было во время англо-французской агрессии 1854 года.

Однако, несмотря на желание русских царей заполучить Проливы, было бы верхом глупости утверждать, что именно из-за них Россия и ввязалась в войну с Германией. Просто не стоили того эти Проливы. Ведь и Николай II, и Столыпин, и Сазонов делали все, чтобы как можно дольше обеспечить мирное развитие империи. Россия, в отличие от Германии, не готовилась к серьезной войне , и именно поэтому заранее не запасала необходимого для ее ведения количества патронов, снарядов, пушек и даже ружей. Другое дело, что уже в ходе войны в 1916 году царь заключил с союзниками тайный договор о передаче Проливов России после победы над Германией. Смысл этого договора заключался в том, что получение контроля над Проливами хоть в какой-то мере должно было компенсировать империи те громадные потери, которые русские люди понесли для обуздания германских агрессоров, но из этого вовсе не следует, что именно Проливы хоть в какой-то мере явились причиной вступления России в войну.

Следующей «разбойничьей» целью царского правительства Ленин называет стремление Петербурга ограбить Турцию, отхватив у нее Армению и закабалить свободолюбивых армянский народ. Можно подумать, Владимиру Ильичу не было известно, что на протяжении десятилетий в Турции планомерно проводился геноцид мирного армянского населения, что в 1909 году турецкие власти организовали новую массовую резню армян, что только за годы ПМВ турками было убито и замучено более миллиона армян. Так почему же Николай II не мог взять под свою защиту единоверцев, подвергающихся жестоким преследованиям за их религиозные убеждения?

Вот как в своей книге «Как это было» описывал события тех лет известный армянский общественный деятель и писатель Тер-Маркариан :

«Ради исторической справедливости и чести последнего русского царя нельзя умолчать, что в начале описываемых бедствий 1915 года, по личному приказанию царя, русско-турецкая граница была приоткрыта и громадные толпы скопившихся на ней измученных армянских беженцев были впущены на русскую землю».

Следуя ленинской логике, русский «деспот» открывая границу для измученных беженцев, затаскивал в тюрьму народов доверившихся ему свободных армян. Ведь разве мог тогда еще не совсем кровавый Ленин поверить в благородство «кровавого» Николая?

Следующим в этом ряде ленинских обвинений стоит Галиция, которую царизм пытался заполучить якобы для окончательного удушения свободы украинцев. Вот боснийские сербы стремились выйти из-под власти австрияк и объединиться с Сербией, в результате чего и возникла австро-сербская война, которую Ленин, между прочим, отнес к числу справедливых. Но русины и гуцулы, волей судеб отторгнутые завоевателями от их родины и подвергавшиеся национальному гнету в Австро-Венгрии, никак не могли желать объединиться с малороссами . Странная получается логика.

И, наконец, завершая обвинительную тираду, Ленин окончательно запутывается в своих собственных аргументах:

«Царизм видит в войне средство отвлечь внимание от роста недовольства внутри страны и подавить растущее революционное движение» (Ленин, «Социализм и война»).

Но ведь сам же Ленин неоднократно писал, что трудности войны вызывают недовольство среди трудящихся и всплеск революционных настроений. В чем Николай II уже убедился на опыте русско-японской войны, переросшей в революцию 1905 года . Так как же царь мог затевать войну, чтобы подавить растущее революционное движение, если война грозила ему обернуться новой, еще более грозной революцией? К тому же предшествовавшие ПМВ годы, так называемой реакции, царизм загнал русские революционные движения глубоко в подполье, из которого оно вышло именно благодаря началу войны. Так что явно не сходятся концы с концами в рассуждениях Владимира Ильича.

2. Позиция Плеханова.

Тезису Ленина о необходимости добиваться поражения царского правительства в войне с Германией и перерастания империалистической войны в гражданскую Плеханов противопоставил логику русского социал-патриота :

«Сначала оборона страны, потом борьба с внутренним врагом, сначала победа, потом революция» (Плеханов,«О войне»).

При этом Георгий Валентинович призывал к единению всех русских патриотических сил для обороны страны, предлагая:

«Отвергнуть как неразумную, больше как безумную, всякую вспышку и всякую стачку, способную ослабить силу сопротивления России неприятельскому нашествию» (Плеханов, «Интернационализм и защита отечества).

Для Плеханова объявленная Германией война есть реальная угроза национальной безопасности России, и, следовательно, с его точки зрения ПМВ является отечественной, глубоко народной войной:

«С самого начала войныя утверждал, что она есть дело народов, а не правительств. Русскому народу угрожала опасность попасть под экономическое иго немецких империалистов, к сожалению поддержанных огромным большинством трудящегося населения Германии. Поэтому, ведя войну, он защищал свой собственный насущный интерес» (Плеханов, «Война народов и научный социализм» Единство №5 1917 г.).

В этой связи лидер меньшевиков четко формулирует цель русского пролетариата в войне с Германией:

«Я никогда не говорил, что русский пролетариат заинтересован в победе русского империализма и никогда этого не думал. А убежден, что он заинтересован лишь в одном: чтобы русская земля не сделалась предметом эксплуатации в руках германских империалистов. А, это нечто совсем другое» (Плеханов, «Еще о войне»).

В годы ПМВ в России был чрезвычайно популярен лозунг защиты отечества, и это обстоятельство сильно беспокоило Ленина, заставляя его ерничать над святым для каждого русского человека понятием:

«Что такое защита отечества вообще говоря? Есть ли это какое-либо научное понятие из области экономики или политики и т.п.? Нет. Это просто наиболее ходячее, общеупотребительное, иногда просто обывательское выражение, обозначающее оправдание войны. Ничего больше, ровнехонько ничего!» (Ленин, «О карикатуре на марксизм»)

На это Плеханов отвечает:

«Отечество, это та обширная земля, которую населяет трудящаяся масса русского народа. Если мы любим эту трудящуюся массу, мы любим свое отечество. А если мы любим свое отечество, мы должны защищать его» (Плеханов, «Речь в Петросовете 14 мая 1917 года).

«Мы желаем не того, чтобы Россия разгромила Германию, а того, чтобы Германия не разгромила Россию. Пусть «Рабочая Газета» прямо скажет нам: “не беда, если немецкое иго ляжет на русскую шею”. Это будет мысль, достойная самого решительного порицания с точки зрения Интернационала… Но мысль эта, - и только одна эта мысль, даст нам логический ключ к рассуждениям автора статьи, только она объяснит нам его опасения» (Плеханов, «Тревожные опасения одной умной газеты»).

Тем не менее, Ленин даже в мыслях не может допустить, что цивилизованные немцы способны закабалить Россию, даже в том случае, если они и захватят Петроград:

«Допустим, немцы возьмут даже Париж и Петербург. Изменится от этого характер данной войны? Нисколько. Целью немцев и это еще важнее: осуществимой политикой при победе немцев – будет отнятие колоний, господство в Турции, отнятие чуженациональных областей, напр., Польши и т.п., но вовсе не установление чуженационального гнета над французами или русскими.Действительная сущность данной войны не национальная, а империалистическая. Другими словами: война идет не из-за того, что одна сторона свергает национальный гнет, другая защищает его. Война идет между двумя группами угнетателей, между двумя разбойниками из-за того, как поделить добыча, кому грабить Турцию и колонии» (Ленин, «О карикатуре на марксизм»).

С высоты истории смешно и грустно читать подобные ленинские опусы. И остается совершенно непонятным, почему Владимир Ильич был столь уверен, что немцы не могут превратить часть России в свою колонию, а будут довольствоваться лишь порабощением Турции, Сербии или Польши? Скорее всего, Ленин так ненавидел царизм, что без всякого сожаления заменил бы его на полное подчинение России воле кайзера. Наподобие тому, как сейчас наши доморощенные демократы ненавидят все истинно русское, и желают подчинить Россию воле своих заокеанских хозяев.

Во всяком случае, все последовавшие события мировой истории опровергли ленинскую точку зрения на отсутствие захватнических намерений у Германии по отношению к России. Ведь немецкий нацизм начал зарождаться еще в конце 19-го века задолго до гитлеровского «Майн Кампф ». Тогда же вновь воскресли и идеи похода Дранг нах Остен , которые разделяли как кайзер, так и его генералы. Поэтому территориальные притязания Германии, предъявленные Советскому правительству в Брест-Литовске в марте 1918 года, не возникли сами по себе на пустом месте, а явились закономерным итогом захватнических планов, задуманных в Берлине задолго до августа 1914 года. Так что сама жизнь доказала правоту Плеханова в его споре с Лениным. И если современные коммунисты заявляют, что они являются патриотами России, то они обязаны признать справедливость позиции в этом вопросе первого русского марксиста – Плеханова и осудить антинациональный характер ленинского доктринерства.

О национальной гордости великоросса Ульянова.

«Нигде в мире нет такого угнетения большинства населения страны, как в России: великороссы составляют только 43% населения, т. е. менее половины, а все остальные бесправны, как инородцы. (Ленин, «Социалистическая революция и право наций на самоопределение»).

Для того чтобы убедиться, что Ленин здесь явно лукавит, стремясь очернить Россию, достаточно обратится к его работе «Империализм, как высшая стадия капитализма», из которой следует, что в Англии жители метрополий составляли всего 11%, а во Франции – 42% от общего числа жителей этих стран, включая аборигенов колоний. Так что пальму мирового первенства в вопросе порабощения инородцев Россия никак уж не держала.

Однако и с приведенной Лениным цифрой, согласно которой 57% населения России составляли инородцы, согласиться категорически нельзя. Дело в том, что еще в начале 20-го столетия под РУССКИМИ понимались все народности восточно-европейских славян: великороссы, малороссы, и белорусы. Соответственно в энциклопедии Брокгауза и Эфрона было записано:

«Русский язык делится на три главных НАРЕЧИЯ: а) великорусское, б) малорусское и в) белорусское».

В этой же энциклопедии указано, что процент русского населения по данным переписи 1897 года составил 72,5%. То есть до ленинских опусов нацией считались именно русские, а не великороссы, малороссы или белорусы, которые числились лишь субнациональными группами. Однако при таком раскладе Ленину было очень трудно обосновать один из своих краеугольных тезисов:

«Россия есть тюрьма народов» и призывать к самоопределению украинцев и белорусов.

В этой связи Ленин абсолютно голословно и бездоказательно заявлял, что к началу ПМВ украинцы и белорусы якобы достигли такой стадии национальной общности, что представляют собой уже сформировавшиеся нации, угнетаемые нацией великороссов:

«Для украинцев и белорусов, например, только человек, в мечтах живущий на Марсе мог бы отрицать, что здесь нет еще завершения национального движения, что пробуждение масс к обладанию родным языком и его литературой – (а это необходимое условие и спутник полного развития капитализма, полного проникновения обмена до последней крестьянской семьи) – здесь еще свершается» (Ленин, «О карикатуре на марксизм»).

По сути это был прямой призыв к выходу Украины и Белоруссии из состава России. При этом Ульянов полностью игнорировал тот факт, что предки великороссов, малороссов и белорусов до татаро-монгольского нашествия были единым народом с единым языком и единой культурой. А далее некогда единый народ на протяжении четырехсот лет был искусственно разделен, и подвергался национальному порабощению со стороны иностранных завоевателей.

Первой иностранное ярмо скинула с себя Московская Русь, а в 1648 году восстала против польских захватчиков и Малороссия. Однако в июне 1651 года повстанцы потерпели тяжелейшее поражение под Берестечком . Находясь в критическом положении, гетман Богдан Хмельницкий обратился к русскому царю Алексею Михайловичу с просьбой о принятии в российское подданство. Осенью 1653 года проходивший в Москве Земский собор принял решение о включении Малороссии в состав Московского государства, а 23 октября 1653 г. московское правительство объявило войну Речи Посполитой , длившуюся целых 13 лет, в ходе которой Россия отстояла независимость Левобережной Украины.

8 января 1654 года в Переяславе состоялся старшинский совет. Во время публичной церемонии гетман и казацкая старшина поклялись на кресте в том, «чтобы быть им с землей и городами под царской великою рукой неотступно» . Несмотря на эту клятву, украинские гетманы неоднократно нарушали ее и предавали своего царя. В связи с регулярными клятвопреступлениями гетманов Екатерине II в 1764 году и упразднила как гетманство, так и автономию запорожских казаков.

Для того чтобы убедится в ошибочности ленинских представлений о трех сформировавшихся нациях восточно-европейских славян достаточно ответить на вопрос, когда различия между великороссами и малороссами были больше: в момент их воссоединения, или же в начале 20-го века? Эти группы на протяжении двух с половиной веков сближались или же удалялись друг от друга? Ведь в течение всего этого периода времени шел процесс языкового и культурного сближения некогда насильственно оторванных друг от друга частей древнерусского народа. Достаточно вспомнить о количестве так называемых смешенных браков между представителями трех русских народностей. Или о том, что величайший украинский писатель Гоголь одновременно являлся выдающимся русским писателем .

Однако среди украинской элиты всегда находились и находятся до сих пор достаточное количество авантюристов, желавших дорваться до власти и самостийно порулить незалежной , будь то: Выговский, Мазепа, Скоропадский, Петлюра, Кравчук или Ющенко . Куда более значительным являетсявопрос, существовало ли в действительности в царской России национальное угнетение малороссов со стороны великороссов, а если существовало, то в чем это угнетение выражалось? Ленин на этот вопрос ответил следующим образом:

«Спор идет об одной из форм политического гнета, именно: о насильственном удержании одной нации внутри государства другой нации» (Ленин, «Итоги дискуссии о самоопределении»).

«Пролетариат не может не бороться против насильственного удержания угнетенных наций в границах данного государства, а это и значит бороться за право самоопределения. Пролетариат должен требовать свободы политического отделения колоний и наций, угнетаемых “его”нацией…

Ни доверие, ни классовая солидарность между рабочими угнетенной и угнетающей нации невозможны» (Ленин, «Социалистическая революция и право наций на самоопределение»).

Но с таким же успехом можно было бы говорить и насильственном удержании, скажем, новгородцев или псковичей. Ведь независимая Новгородская республика со своей традициями вечевой демократии и своеобразной культурой существовала более 300 лет с 1136 по 1478 годы, когда Иван III насильно подчинил ее Москве. А в 1570 году Иван Грозный вновь пошел походом на Новгород и учинил там кровавый погром, казнив более полутора тысяч знатных жителей города и окончательно закабалил новгородцев. Да и диалекты северной Руси достаточно сильно отличаются, например, от диалектов кубанских или донских казаков. Так почему бы на этом основании не объявить новгородцев нацией, насильственно угнетаемой москалями?

Ведь если последовательно пойти по предложенному Лениным пути, то Россия очень быстро будет растаскана на множество мелких и нежизнеспособных псевдонациональных образований. Впрочем, именно этого и добивались в 90-е годы прошлого века либералы. Вспомните ельцинские слова: «Берите столько суверенитета, сколько проглотите».

***

Явная предвзятость, русофобского подхода Ленина в национальном вопросе особенно отчетливо видена при сравнении его оценок по отношению к России, с одной стороны, и по отношению к Германии, с другой:

«Война 1870-1 года была продолжением буржуазно-прогрессивной (десятилетиями тянувшейся) политики освобождения и объединения Германии» (Ленин, «О программе мира»).

Стоит напомнить, что в ходе этой войны Германия захватила и аннексировала две крупнейшие французские провинции Эльзас и Лотарингию. А ведь, скажем, эльзасцы, это народность, возникшая на основе онемеченных кельтских племен, говорящая на алеманском диалекте немецкого языка, который отличается от восточно-немецких диалектов гораздо сильнее, чем украинский язык от великорусского. К тому же в период германской аннексии Эльзаса (1871-1918) эльзасцы регулярно выступили против кайзеровской политики их насильственного онемечивания.

«Немецкий шовинист Ленч привел одну интересную цитату из сочинения Энгельса: «По и Рейн». Энгельс говорит там, между прочим, что границы больших и жизнеспособных европейских наций в ходе исторического развития, поглотивших ряд мелких и нежизнеспособных наций, определились все более и более языком и симпатиями населения. Эти границы Энгельс называет “естественными“. Так было в эпоху прогрессивного капитализма, в Европе, около 1848-1871 гг. Теперь реакционный, империалистический все чаще ломает эти, демократически определенные границы» (Ленин, «Итоги дискуссии о самоопределении»)

Но для Ульянова насильственный захват Эльзаса Германией явление прогрессивное и вполне естественное, а результат добровольного вхождения Украины в Россию, это противоестественное реакционное событие, приведшее к угнетению украинцев великороссами!

Конечно, Ленин давно умер, и о нем можно было бы уже и забыть, но дела-то его живут до сих пор. А одно из самых печальных последствий творений вождя моровой революции это распад им же созданного Советского Союза в значительной степени, предопределенный его авантюристической, русофобской национальной политикой. И Ленин все же добился своего. Великороссы больше не угнетают украинцев, единая русская нация расколота на три части и уже видны контуры, определяющие их взаимную конфронтацию. И не за горами, то время когда последователи идей Ульянова, повинуясь инстинкту самоопределения, затащат Украину в НАТО.

Ленин и проблема мира.

Существует устойчивый миф, что Ленин якобы всячески старался прекратить мировую бойню и добиться установления скорейшего мира. Однако факты говорят об обратном. Вот, например, как Владимир Ильич относился к идее прекращения войны на ее начальном этапе:

«Долой поповски-сантиментальные и глупенькие воздыхания о мире во что бы ни стало! Поднимемзнамя гражданской войны» (Ленин, Положение и задачи социалистического интернационала);

«Лозунг мира, по-моему, неправилен в данный момент. Это обывательский, поповский лозунг. Пролетарский лозунг должен быть: гражданская война» (Ленин, «Письмо Шляпникову 17.10.14»);

«Лозунг мираможно ставить или в связи с определенными условиями мира или без всяких условий, как борьбу не за определенный мир, а за мир вообще…

За мир вообще стоят безусловно все до Китченера , Жоффра , Гинденбурга и Николая Кровавого, ибо каждый из них желает кончить войну:-вопрос именно в том, что каждый ставит империалистические (т.е. грабительские, угнетающие чужие народы) условия мира в пользу своей нации» (Ленин, «Вопрос о мире»).

В лозунге «мира вообще» Ленина абсолютно не устраивала возможность завершения мировой бойни раньше, чем она перерастет в еще более кровавую гражданскую войну и мировую революцию. Он категорически настаивает на том, что война должна кончиться лишь после победы революции, когда пролетариат воюющих стран свергнет буржуазные правительства. А до тех пор любые попытки отдельных социалистов прекратить бессмысленную кровавую бойню и заключить мир, между воющими странами вызывали в Ленине приступы ярости и негодования:

«Речь идет о статье одного из виднейших (и подлейших) оппортунистов с.-д. партии Германии, Кварка, который, между прочем, сказал: “Мы, немецкие с.д., и наши австрийские товарищи, заявляем непрестанно, что мы вполне готовы вступить в сношения (с английскими и французскими с.-д.) для начала переговоров о мире. Немецкое императорское правительство знает об этом и не ставит ни малейших препятствий”...

Кто не понимает этого даже теперь, когда лозунг мира (не сопровождающийся призывом к революционным действиям масс) проституирован венской конференцией…, тот – просто бессознательный участник в социал-шовинистическом надувательстве народа» (Ленин,«К оценке лозунга “мир”»).

Тем не менее, после Февральской революции заявления Ленина по вопросу о мире несколько меняют свою тональность. В это время Владимир Ильич уже не решался публично провозглашать, что стремление к миру, это сентиментальная поповщина. На смену этому ерничанью пришли призывы к борьбе с империалистической войной, которые, однако, нисколько не изменили сути ленинской позиции, что настоящий мир не возможен без социалистической революции:

«Борьба с империалистической войной невозможна иначе, как борьба революционных классов против господствующих классов во всемирном масштабе» (Ленин, «Речь о войне 22.07.17»).

Для того чтобы доказать, что устойчивый мир при власти капиталистов невозможен, Ленин выдвигает тезис, согласно которому войну якобы, в принципе, нельзя завершить без отказа от аннексий. При этом само понятие аннексии им стало трактоваться чрезвычайно расширительно и крайне расплывчато: не только как захват чужой территории, осуществленный во время ПМВ, но и, как все захваты во всех предшествующих воинах. Кроме того, Ленин существенно расширил и трактовку принципа права нации на самоопределение, распространив его не только на нацию, но и на народность, и на народ:

«Главным условием демократического мира является отказ от аннексий (захватов) – не в том смысле, что все державы возвращают потерянное ими, а в том, что все державы возвращают потерянное ими, а в том, единственно правильном смысле, что каждая НАРОДНОСТЬ, без единого исключения, и в Европе, и в колониях, получает свободу и возможность решить сама, образует ли она отдельное государство или входит в состав любого иного государства» (Ленин, «Задачи Революции»).

«В теоретическое определение аннексии входитпонятие “чужой народ”, т.-е. НАРОД, сохранивший особенность и волю отдельному существованию» (Ленин, «Каша в головах»).

При этом вождь мировой революции, вероятно, понимал, что различие между малорусским и великорусским языками находится на уровне различий между диалектами одного и того же языка, и поэтому он вообще отказался от критерия языковых различий, как условия, необходимого для самоопределения:

«Аннексия – это присоединение всякой страны, отличающейся национальными особенностями, всякое присоединение нации, - безразлично, отличается ли она языком, если она чувствует себя другим народом, против ее желания» (Ленин, «Речь на совещании большевиков 17.04.17»).

Таким образом, с одной стороны большевики всячески заботились о праве самоопределения всех народов, национальностей или наций, считая, что никто не должен прибегать к насилию при определении границ между государствами:

«Мы говорим, что границы определяются волей населения. Россия не смей воевать из-за Курляндии! Германия, долой войска из Курляндии! Вот так решаем вопрос об отделении. Пролетариат прибегать к насилию не может, ибо он не должен мешать свободе народов» (Ленин, «Речь по национальному вопросу»).

С другой стороны никакой законности или же соблюдения воли большинства внутри своей собственной страны большевики соблюдать не собирались еще задолго до своего прихода к власти:

«Мы все согласны, что власть должна быть в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов… Это будет именно государство типа Парижской Коммуны. Такая власть является диктатурой, т.-е. опирается не на закон, не на формальную волю большинства, а прямо непосредственно на насилие. Насилие – орудие силы» (Ленин, «Доклад о текущем моменте 07.05.17»).

Впрочем, необходимость насилия для сторонников Ленина понятна, ведь абсолютное большинство населения в России составляли крестьяне, на поддержку которых большевикам рассчитывать было трудно, именно поэтомудиктатура для них была единственным способом удержаться у власти. Именно поэтому уже в первых советских Конституциях был прописан принцип диктатуры пролетариата, который, в частности, осуществлялся путем предоставления рабочим нормы представительства в избираемых народом органах власти в пять раз большей, чем у крестьян:

«Съезд Советов Союза Советских Социалистических Республик составляется из представителейгородских Советов и Советов городскихпоселенийпо расчету 1 депутат на 25000 избирателей и представителей губернских съездов Советов - по расчету 1депутат на 125000 жителей».

Так почему же тогда Ленина так волновал вопрос свободного, демократического решения проблемы самоопределения всех угнетенных наций, если он сам возвел неравноправие и насилие в принцип проводимой им внутренней политики по отношению к большинству русского народа?

Дело в том, что до Октябрьской революцииЛенин намеренно выдвигал провокационные и заведомо невыполнимые лозунги, чтобы максимально расшатать устои существовавшего тогда миропорядка. А лучшего способа взорвать капиталистический мир, чем игра на националистических струнах и разжигании межнациональной розни, трудно было и придумать. Ведь реализация принципа самоопределения, особенно в районах со смешанным населением всегда была детонатором, приводящим к взрывам народного недовольства.

Но, закрепившись во власти, Ленин сразу же забыл, что «угнетаемыми» великороссами остались, скажем, среднеазиатские народы, которые по-прежнему были лишены права свободного выхода их РСФСР, хотя они имели свои языки и с оружием в руках доказали наличие и них желания к самоопределению. Не вспоминал ленин про свои собственные принципы о праве на самоопределение и при решении вопроса о судьбе казачества.

Ульянов прекрасно понимал, что выдвигаемые им условия мира, при котором необходимо было бы пересматривать границы подавляющего большинства стран, являлось абсолютно неприемлемым для всех главных участников войны, а значит, эти условия, в принципе, не могли способствовать ее окончанию:

«Не может ни один социалист, оставаясь социалистом, ставить вопрос об аннексиях (захватах) иначе, не может отказывать в праве самоопределения, в свободе отделения каждому народу.

Но не будем обманываться: такое требование означает революцию против капиталистов. Прежде всего, в первую голову не примут такого требования (без революции) английские капиталисты, имеющие аннексий (захватов) больше, чем любая нация в мире» (Ленин, «Сделка с капиталистами или низвержение капиталистов?).

Поэтому вождь мирового пролетариата вынужден был признать, что его призывы мира без аннексий являются лишь тактическим лозунгом, подчиненным главной цели - борьбе за мировую революцию:

«Когда мы говорим: “без аннексий”, то мы говорим, что для нас этот лозунг есть только подчиненная часть борьбы против всемирного империализма» (Ленин, «Речь о войне 22.07.17»).

«И главное – свергать надо буржуазные правительства и начинать с России, ибо иначе получить мира нельзя» (Ленин, «Письмо Ганецкому»).

Долгожданный мир.

По мере приближения к моменту времени, когда большевики уже реально могли бы захватить власть в свои руки, лозунг «мира» стал уже одним из основных тезисов в выступлениях и статьях Ленина, поскольку он прекрасно понимал, что только таким образом можно было обезопасить грядущую революцию от подавления ее армией:

«Ибо не пойдут войска против правительства мира» (Ленин, «Кризис назрел»).

Хотя для достижения основной цели Ленина - победы мировой революции, требовалось вовсе не установление мира, а продолжение мировой бойни, а, главное, ее перерастание в гражданскую войну, причем не только в России, но и в Германии, и во Франции.

«Мы будем говорить правду: что демократический мир невозможен, если революционный пролетариат Англии, Франции, Германии, России не свергнет буржуазные правительства» (Ленин, «Поворот в мировой политике»)

Поэтому одновременно с призывами к миру Ульянов по-прежнему продолжал настаивать на принципах установления мира без аннексии, в им же изобретенной, абсурдной и никем не признанной трактовке.

И все бы было ничего, но вот беда русские солдаты от постоянных большевистских призывов к братанию, взяли и начали брататься всерьез,а какая же могла быть война с немцами, если они вдруг стали нашими братьями? С братьями воевать негоже, а значит, и делать русскому мужику на фронте было больше нечего. Вот и начали солдаты расходиться по домам, спеша принять участие в разделе обещанной им земли. В результате остатки вконец деморализованной русской армии таяли буквально не по дням, а по часам. А вот германские войска, как стояли, так и продолжали стоять, и всякие там братания на них действовали крайне слабо. Вот тут-то, осознав печальный итог своих деяний, направленных на разложение армии, Ленин вдруг спохватился:

«Солдаты просто бегут. Об этом говорят доклады с фронта. Ждать нельзя, не рискуя помочь сговору Родзянки с Вильгельмом (такого сговора в природе не существовало, а слухи о нем были лишь плодом больной фантазии Ульянова,- Ю.Ж.) и полной разрухой при повальном бегстве солдат, если они (уже близкие к отчаянию) дойдут до полного отчаяния (а кто же тогда будет воевать за идеалы революции?- Ю.Ж.)и бросят все на произвол судьбы» (Ленин, «Письмо к товарищам»).

В начале войны Ленин писал, что даже еслинемцы возьмут Питер, то это никак не изменит характер войны. Теперь же до него, наконец-то, дошло, что падение Петрограда грозит настоящей катастрофой. Выход мог быть лишь один – скорейший силовой захват власти большевиками. И при этом плевать Ленин хотел на свободу волеизъявление великороссов, поскольку результаты такого волеизъявления для него были заранее очевидны, они могли принести большевикам лишь окончательное поражение:

«Ждать до Учредительного Собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно» (Ленин, «Доклад на заседании ЦК 23 октября 1917 года»).

Да, что там Учредительное Собрание, Ульянов был не уверен даже в результатах голосования на Съезде Советов, где большинство голосов было у его сторонников:

«Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решить такие вопросы (однако только одному Ленину было известно это тайное желание НАРОДА,- Ю.Ж.) не голосованием, а силой» (Ленин, «Письмо к членам ЦК»)

Тем не менее, без призывов к миру большевикам к власти было не придти и на ее вершине не удержаться, но мир-то Ленину был нужен только после захвата власти его партией:

«Надо скорей кончать эту преступную войну, и не сепаратным (отдельным) миром с Германией, а всеобщим миром, и не миром капиталистов, амиром трудящихся масс против капиталистов. Путь к этому один: переход всей государственной власти целиком в руки Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов и в России и в других странах» (Ленин, «Письмо к делегатам Съезда Крестьянских Депутатов).

Наконец в ночь с 24 на 25 октября большевики арестовали временное правительство и захватили власть в Петрограде. После чего на Съезде Советов были приняты первые декреты новой власти. И, прежде всего, декрет о мире. Теперь Ленин выступил уже в роли главы правительства России. Однако, не смотря на это, он продолжает талдычить об совершенно абсурдных условиях прекращения войны, которые должны были бы перекроить границы практически всех государств мира.

По мысли Владимира Ильича для начала процедуры самоопределения было достаточно, чтобы некто просто заявил о таковом желании в печати, или же за независимость высказалась какая-либо из партий. После чего следовало вывести все войска с той области, о желании к самоопределению которой было заявлено в печати, и провести демократическую процедуру всенародного голосования, которая должна была окончательно определила ее судьбу:

«Если какая бы то ни было нация удерживается в границах данного государства насилием, если ей, вопреки выраженному с ее стороны желанию – все равно, выражено ли это желание в печати, в народных собраниях, в решениях партий или возмущениях и восстаниях против национального гнета – не предоставляется права свободным голосованием, при полном выводе войска присоединяющей или вообще более сильной нации, решить без малейшего принуждения вопрос о формах государственного существования этой нации, то присоединение ее является аннексией, т.е. захватом и насилием» («Декрет о мире», принят съездом Советов 26 октября (8 ноября) 1917 г.)

Впрочем, на этом дипломатические фантазии вождя революции внезапно прервались, и в нем вдруг проснулось подобие здравого смысла:

«Вместе с тем Правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т.е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайныприпредложенииусловий мира» («Декрет о мире», принят съездом Советов 26 октября (8 ноября) 1917 г.).

Бывшие союзники России по Антанте, естественно, от ленинских мирных предложений открестились. Так что ни к какому всеобщему миру призывы Ленина не привели, да и привести не могли. Однако если ранее Ильич категорически отвергал даже саму возможность заключения сепаратного мира:

«Сепаратного мира для нас не может быть, и по резолюции нашей партии нет и тени сомнения, что мы его отвергаем… Никакого сепаратного мира с немецкими капиталистами мы не признаем и ни в какие переговоры не вступим» (Ленин, «Речь о войне»),

то тут, наплевав на собственные принципы, советское правительство подписывает с немцами перемирие, а 22 декабря начинает вести с Германией и ее союзниками сепаратные переговоры.

И тут уж кайзер, будто кошка с мышкой, затевает игру с большевистскими дилетантами в дипломатии. Для начала, Берлин заявляет о присоединении к основным положениям советской декларации о мире без аннексий и контрибуций, при условии принятия этих предложений правительствами стран Антанты. После чего Петроград вновь обращается к своим бывшим союзникам с приглашением принять участие в мирных переговорах. Разумеется, не получая при этом от них никакого ответа.

Тем временем Берлин на оккупированных им территориях проводил целенаправленную деятельность по формированию в бывших национальных окраинах России полностью подотчетных ему марионеточных правительств, добивающихся отделения от России. На Украине не без влияния ленинских воплей о так называемом национальном угнетении великороссами малороссов к власти пришла шивинистическая Рада, которая мгновенно стала искать защиты своей самостийности у немцев.

9 января немецкая сторона заявила, что поскольку Антанта не присоединилась к мирным переговорам, то Германия считает себя свободной от советской формулы мира, а через несколько дней потребовала отторжения от России свыше 150 тысяч квадратных километров ее территории. Причем все это делалось Берлином в полном соответствии с немецкой трактовкой принципа мира без аннексий. Просто Германия была вынуждена держать свои войска в Польше и Прибалтике по просьбе национальных правительств этих новых государств.

9 февраля Германией и Австрией был подписан сепаратный мир с украинской Радой. Хотя в этот момент времени Рада уже никого не представляла, поскольку власть на Украине практически полностью перешла к Советам.

18 февраля австро-германские войска начали наступление по всему фронту от Балтийского до Чёрного моря. Через два дня немцы вошли в Минск. В эти дни генерал Гофман записал в своем дневнике:

«Вчера один лейтенант с шестью солдатами захватил шесть сотен казаков… Самая комичная война из всех, которые я видел, малая группа пехотинцев с пулеметом и пушкой на переднем вагоне следует от станции к станции, берет в плен очередную группу большевиков и следует далее».

21 февраля Ленин объявил «социалистическое отечество в опасности» . С тех пор в советской мифологии возник праздник «День Советской армии». В соответствии с этим историческим мифом 23 февраля под Нарвой и Псковом только что созданные полки Красной армии якобы остановили немецкое наступление.

Однако никакого наступления немцев на Петроград в то время в природе не было, поскольку падение русской столицы могло привести к падению правительства Ленина и восстановлению Антанты, чего немцы опасались более всего. Тем не менее, поскольку стараниями большевиков русская армия фактически была уничтожена, то по категорическому требованию Ленина, мгновенно забывшего о своих заверениях ни при каких обстоятельствах не подписывать сепаратного мира с Германией, ЦК ВКП(б) принял решение о полной капитуляции. По условиям Брестского мира с Германией, который был подписан 3 марта, Россия отказывалась от суверенитета над Украиной, Польшей, Финляндией, Литвой, Латвией, Эстонией, а также обязывалась полностью демобилизовать армию, в том числе и вновь образованные большевиками войсковые части.

Впрочем, Ленин не слишком-то горевал об отданных немцам русских территориях, хотя он и назвал Брестский мир – похабным, но гораздо большее его возмущение вызвало отторжение Антантой территорий у Германии:

«Брест-Литовский мир, продиктованный монархической Германией, а затем ГОРАЗДО БОЛЕЕ ЗВЕРСКИЙ И ПОДЛЫЙ Версальский мир, продиктованный “демократическими” республиками, Америкой и Францией, а также “свободной ” Англией» (Ленин,- «Империализм, как высшая стадия капитализма»).

Именно поэтому сейчас, когда в русском обществе необычайно возрос интерес к патриотической деятельности грузина Сталина, практически никто уже не вспоминает добрым словом дела «великоросского» русофоба Ульянова. Ныне в адрес Ленина чаще летят лишь слова анафемы и проклятий.

И Октябрьской революции. Но ее уроки не становятся менее актуальными. Более того, их актуальность все возрастает.

Причина проста: во-первых, не разрешены те противоречия, которые пыталась разрешить мировая коммунистическая революция, начатая российским Октябрем, но задушенная мировым капитализмом, его тремя основными силами, фашизмом, сталинизмом и буржуазной демократией; во-вторых, пришел к окончанию новый период подъема капитализма, когда формируются черты его нового всеобщего кризиса, когда вновь встанет вопрос «кто кого». Как бы не был далек опыт этой первой всемирной попытки свержения капитала, но он остается если не единственным, то, во всяком случае, основным. И возвращение к нему является необходимым условием для того, чтобы новая попытка увенчалась успехом. А потому, в преддверии будущих революционных бурь, отмечая очередной юбилей вождя Октябрьской революции, мы обратим внимание на главную черту ленинизма, на его интернационализм.

Интернационализм, разумеется, понимался большевиками не в обывательском смысле типа «нет плохих народов», «все люди братья» и т.д. Как и все марксисты, российские революционные социал-демократы начала ХХ века понимали его в том плане, что свержение мировой капиталистической системы является общим делом всего мирового рабочего класса.

Уже в программе, принятой на II Съезде РСДРП, с которого и берет свое начало большевизм, говорилось:

«Развитие обмена установило такую тесную связь между всеми народами цивилизованного мира, что великое освободительное движение пролетариата должно было стать и давно уже стало международным.

Считая себя одним из отрядов всемирной армии пролетариата, российская социал-демократия преследует ту же конечную цель, к которой стремятся социал-демократы всех других стран». («КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», изд. 8-е, издательство политической литературы, М. 1970, т. 1, стр. 60).

Т.е., как видно из первого предложения приведенной цитаты, речь шла вовсе не о верности прекрасной, но абстрактной идее, а о вполне практическом понимании того факта, что свержение капитализма, ставшего мировой системой, так же невозможно в национальных границах, как оно невозможно в отдельном городском квартале. Ситуация с пониманием этого факта была крайне запутана усилиями сталинского агитпропа, который, ради сохранения власти сталинистской бюрократии и ради придания ей (с указанной целью) «социалистического» имиджа, надергал вырванных из международного контекста цитат Ленина, дабы приписать ему несуществующую теорию «социализма в одной стране».

При этом совершенно игнорировались утверждения того же Ленина в этих же статьях, или в работах того же времени, где прямо утверждалась невозможность национального социализма. Вот на этих азбучных для той эпохи марксистских истинах, представленных в работах Ленина, мы и остановимся.

Русская революция оказалась пересечением двух исторических процессов, национального и всемирного, отражением которого и являются все споры о природе, как самой революции, так и общества, которое из нее вышло. Российское общество к 1917 году давно созрело и перезрело для совершения буржуазной революции. В то же время всеобщий кризис капитализма, нашедший свое выражение в мировой войне, поставил исторический вопрос об исчерпании капиталистической стадии в жизни человечества, создав одновременно объективные условия для пролетарской революции с целью свержения капитализма и начала перехода к коммунизму. На это пересечение накладывался тот факт, что напуганная размахом рабочего движения, русская буржуазии не желала проводить собственную революцию. И эту задачу должен был также взять на себя рабочий класс. Но, учитывая мировой кризис всей капиталистической системы, рабочий класс России, естественно, имел основания надеяться, что рабочие передовых стран, в свою очередь, совершат свою революцию и помогут рабочим более отсталых стран, в т.ч. и России, приступить к строительству социализма, не задерживаясь на длительном этапе капиталистического развития.

Исходя из этого Ленин и ставит осенью 1915 года следующие задачи: «Задача пролетариата России - довести до конца буржуазно-демократическую революцию в России, дабы разжечь социалистическую революцию в Европе. Эта вторая задача теперь чрезвычайно приблизилась к первой, но она остается все же особой и второй задачей, ибо речь идет о разных классах, сотрудничающих с пролетариатом России, для первой задачи сотрудник - мелкобуржуазное крестьянство России, для второй - пролетариат других стран» (В.И. Ленин, ПСС , т.27 , стр.49-50).

Уже здесь заложен тот поворот, который стал неожиданностью для «старых большевиков», которые после февральской революции все еще мыслили категориями 1905 года и собирались устанавливать «демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства» для совершения буржуазной революции. Ленин, как и Троцкий , увидел во всемирном кризисе, связанном с войной, возможность совместить, благодаря помощи международного пролетариата, задачи национальной буржуазной и международной социалистической революции. Перед отъездом в Россию в начале апреля 1917 года Ленин пишет «Прощальное письмо к швейцарским рабочим» . Он отмечает:

«Россия - крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может победить тотчас социализм. Но крестьянский характер страны, при громадном сохранившемся земельном фонде дворян-помещиков, на основе опыта 1905 года, может придать громадный размах буржуазно демократической революции в России и сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции, ступеньку к ней». (В.И. Ленин, ПСС, т.31 , стр.91-92).

В своей краткой речи при открытии Апрельской конференции Ленин заявляет: «На долю российского пролетариата выпала великая честь начать, но он не должен забывать, что его движение и революция составляют лишь часть всемирного революционного пролетарского движения, которое, например, в Германии нарастает изо дня в день все сильнее и сильнее. Только под этим углом зрения мы и можем определять наши задачи» (там же, стр.341). В тот же день в «Докладе о текущем моменте» он обосновывает свое «пристрастие» к всемирным масштабам: «...мы связаны сейчас со всеми другими странами, и вырваться из этого клубка нельзя: либо пролетариат вырвется весь в целом, либо его задушат» (там же, стр.354). Завершая доклад, посвященный в основном необходимым шагам революции, он подчеркивает: «Полный успех этих шагов возможен только при мировой революции, если революция войну задушит, и если рабочие во всех странах её поддержат, поэтому взятие власти - это единственная конкретная мера, это единственный выход» (там же, стр. 358).

Понимание невозможности победы даже социалистической революции, не говоря уж о построении социалистического общества в отдельно взятой стране, тем более такой отсталой, как Россия, проходит через все работы Ленина, вплоть до самой последней - «Лучше меньше, да лучше» . Не уверенный, что еще сможет вернуться к активной работе, он пишет о том, что его тревожит: «Мы стали, таким образом, в настоящий момент перед вопросом: удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разоренности до тех пор, пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму?» (там же, т. 45 , стр.402).

Никаких иллюзий! И та же тревога звучит в его «Письме к съезду» , где его беспокоит один вопрос: устойчивость партийного руководства, необходимость избежать его раскола в период мучительного ожидания революции в развитых странах. А то, что в случае, если революция задержится, раскол неминуем в силу внутреннего развития страны, Ленин понимает прекрасно:

«Наша партия опирается на два класса и поэтому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашения. На этот случай принимать те или иные меры, вообще рассуждать об устойчивости нашего ЦК бесполезно. Никакие меры в этом случае не окажутся способными предупредить раскол » (там же, стр. 344).

Только непробиваемый догматизм и нежелание отказываться от иллюзий заставляют нынешних сталинистов вновь и вновь вытаскивать на свет божий слова Ленина о «строительстве социализма», совершенно игнорируя те его цитаты, где он прямо говорит о победе международной революции, как необходимом условии этого «строительства».

А ведь это условие было отражено не просто в его речах, а прямо в программе РКП (б), принятой весной 1919 года. Т.е. в главном официальном партийном документе, где тщательно взвешивается каждое слово. Это не речь на митинге, где, ради воодушевления слушателей, можно прокричать о «строительстве социализма», не уточняя, когда и при каких условиях оно возможно. Программа говорит о социальной революции как о «предстоящей», и Ленин такую характеристику отстаивал от нападок Подбельского, указывая, что «у нас в программе речь идет о социальной революции в мировом масштабе» (там же, т. 38 , стр.175). В программе российских коммунистов, т.е. большевиков, речь о национальной социальной революции даже не идет!

В Политическом отчете ЦК VII съезду РКП (б) Ленин говорил: «Международный империализм со всей мощью его капитала, с его высокоорганизованной военной техникой, представляющей настоящую силу, настоящую крепость международного капитала, ни в коем случае, ни при каких условиях не мог ужиться рядом с Советской республикой и по своему объективному положению и по экономическим интересам того капиталистического класса, который был в нем воплощен, - не мог в силу торговых связей, международных финансовых отношений. Тут конфликт является неизбежным. Здесь величайшая трудность русской революции, ее величайшая историческая проблема: необходимость решить задачи международные, необходимость вызвать международную революцию, проделать этот переход от нашей революции, как узконациональной, к мировой» (там же, т. 36 , стр.8). И несколько дальше: «Если смотреть во всемирно-историческом масштабе, то не подлежит никакому сомнению, что конечная победа революции, если бы она осталась одинокой, если бы не было революционного движения в других странах, была бы безнадежной... Наше спасение от всех этих трудностей - повторяю - во всеевропейской революции” (там же, т. 36 стр11)».

«Спасение … всеевропейской революции» не пришло, произошел раскол, которого опасался Ленин, и партия пролетариата была уничтожена. Только в одном он ошибся. Партией-могильщиком пролетарской власти оказалась не партия крестьян, а партия бюрократии, чья буржуазная природа неизбежно вытекала из буржуазного характера русской революции, которой не удалось выполнить задачу по перерастанию в мировую социалистическую.

Умение смотреть правде глаза, не строить себе иллюзии, что в революции можно победить без чего-то принципиально важного, вещь абсолютно необходимая для марксиста, если он хочет добиться результата. И этому умению нам еще надо долго учиться у Ленина.

Октябрьская революция произошла в разгар мировой войны, когда интернационализм большинства партий II Интернационала был отброшен ради «защиты отечества». Поэтому наряду с понятием невозможности национального социализма в интернационалистическом подходе Ленина важнейшее место занимает вопрос революционного пораженчества, представляющий из себя частный, но чрезвычайно важный пример сохранения классовой независимости пролетариата по отношению к буржуазии.

Тактика революционного пораженчества, тактика превращения империалистической войны в гражданскую, непосредственно выводилась как из общего необходимого условия классовой самостоятельности пролетариата, так и из конкретных решений конгрессов II Интернационала:

«Оппортунисты сорвали решения Штутгартского, Копенгагенского и Базельского конгрессов, обязывавшие социалистов всех стран бороться против шовинизма при всех и всяких условиях, обязывавшие социалистов на всякую войну, начатую буржуазией и правительствами отвечать усиленною проповедью гражданской войны и социальной революции» (там же, т. 26 , стр. 20), - провозглашает написанный Лениным Манифест ЦК РСДРП (б) «Война и российская социал-демократия» .

И далее: «Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг, указываемый опытом Коммуны, намеченный Базельской (1912 г.) резолюцией и вытекающий из всех условий империалистической войны между высоко развитыми буржуазными странами» (там же, стр. 22).

В этом и состоит смысл революционного пораженчества: использовать поражение своего правительства, чтобы превратить массовое взаимное избиение трудящимися друг друга на фронтах империалистической войны, в войну этих трудящихся против своих буржуазных правительств, за их свержение и установление власти самих трудящихся, которая положит конец всем войнам и капиталистической эксплуатации.

Разумеется, речь не идет, и никогда не шла, о том, чтобы ради пораженчества, каким-то образом помогать военному противнику. А буржуазная пропаганда нередко толкует этот вопрос именно так, представляя большевиков «германскими шпионами». Так же как в Германии «русскими шпионами» числились Карл Либкнехт и Роза Люксембург . Подобное обвинение абсурдно, поскольку принцип революционного пораженчества исходит из реакционности всех воюющих сторон и, следовательно, не имеет никакого смысла помогать другому империалистическому государству, взамен «своего».

А, между прочим, именно такую пародию на революционное пораженчество, незадолго до нападения Германии на СССР, сталинский режим навязал французской компартии. Депутатов-коммунистов заставили, в условиях фашистской оккупации, перейти на легальное положение и начать прием избирателей. Их всех расстреляли после 22 июня 1941 года! Как и партийных активистов, которые с ними общались. Была и просьба о разрешении легального издания “Юманите”. К счастью для ФКП фашисты на это не пошли. А ведь именно последователи Сталина будут готовы порвать на меня на куски за позицию пораженчества во второй мировой, о которой пойдет речь ниже.

На деле же, речь идет о том, чтобы всячески разоблачать ура-патриотическую пропаганду, оправдывавшую войну со своей стороны как «справедливую».

Речь идет о том, чтобы продолжать и усиливать борьбу рабочих за свои права и, в конечном итоге, за свою власть, невзирая на обвинения патриотов, что этим самым они «ослабляют фронт» и «способствуют» военному поражению. Да, способствуют, но именно этой борьбой, и ничем иным! Ленин достаточно четко разъясняет эти моменты: «Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству. … “Революционная борьба против войны” есть пустое и бессодержательное восклицание, на которое такие мастера герои II Интернационала, если под ней не разуметь революционные действия против своего правительства и во время войны. Достаточно чуточку подумать, чтобы понять это. А революционные действия во время войны против своего правительства, несомненно, неоспоримо, означают не только желание поражения ему, но на деле и содействие такому поражению. (Для “проницательного читателя”: это вовсе не значит, что надо “взрывать мосты”, устраивать неудачные военные стачки и вообще помогать правительству нанести поражение революционерам)» (там же, стр. 286). Этими словами Ленин, в своей статье «О поражении своего правительства в империалистической войне» , набрасывается на первоначально половинчатую позицию Троцкого .

Речь идет о том, чтобы разлагать своей пропагандой армию «своей» империалистической державы (и это условие для революционеров всех (!) стран), доказывая бессмысленность и преступность этой войны со всех сторон. Наиболее законченным результатом такой пропаганды стало братание солдат воюющих между собой армий.

«Пролетарий не может ни нанести классового удара своему правительству, ни протянуть (на деле) руку своему брату, пролетарию “чужой”, воюющей с “нами” страны, не совершая “государственной измены”, не содействуя поражению, не помогая распаду “своей” империалистской “великой” державы» (там же, стр. 290).

Самым разительным примером действенности последнего явилась большевистская пропаганда по отношению к германской армии. В России немецкая армия, казалось, была победительницей, но именно здесь революционный пример русских рабочих и солдат возымел наибольшее действие. Перебрасываемые из России на западный фронт подразделения оказывались совершенно небоеспособными, ускоряя поражение Германии в войне и революцию в ней.

Революционное пораженчество - это не просто революционная фраза. Это практическая позиция, без которой нельзя (невозможно!) оторвать рабочий класс от идейного и политического влияния «своей» буржуазии: «Сторонники лозунга “ни побед, ни поражений” фактически стоят на стороне буржуазии и оппортунистов, “не веря” в возможность интернациональных революционных действий рабочего класса против своих правительств, не желая помогать развитию таких действий — задаче, бесспорно, не легкой, но единственно достойной пролетария, единственно социалистической задаче. Именно пролетариат самой отсталой из воюющих великих держав должен был, особенно перед лицом позорной измены немецких и французских социал-демократов, в лице своей партии выступить с революционной тактикой, которая абсолютно невозможна без “содействия поражению” своего правительства, но которая одна только ведет к европейской революции, к прочному миру социализма, к избавлению человечества от ужасов, бедствий, одичания, озверения, царящих ныне» (там же, стр. 291).

Именно переход «на деле» к политике пораженчества, «способствования» ему, привел к революциям в России, Германии, Австро-Венгрии. Но отсутствие политической силы, отстаивающей его, обернулось катастрофой для мирового пролетариата во вторую мировую войну. Шовинистический, ура-патриотический угар способствовал началу, как первой, так и второй мировой войны. Очень трудно переломить его, тем более революционному меньшинству, действующему в подполье. Однако, когда наученные горьким опытом войны, трудящиеся, как в тылу, так и на фронте, сами со временем начинают интуитивно осознавать правоту данного подхода, то без революционного авангарда они могут попасть в руки совсем других идеологов и практиков. 2 миллиона граждан СССР, государственно-капиталистической империалистической державы, во вторую мировую если не воевали на стороне фашистской Германии, то, во всяком случае, числились в коллаборационистских воинских подразделениях. И далеко (очень далеко!) не все были антикоммунистами и врагами социализма. Многие купились на «социалистическую» фразеологию генерала Власова. То же самое имело место и в Украинской повстанческой армии. А сколько было солдат, рабочих и крестьян СССР, которые и рады были бы выступить против сталинского режима, но у которых хватило понимания, что под флагом фашизма это делать бессмысленно?!

Потенциал для действия тактики революционного пораженчества был в нашей стране очень велик, но не было политической силы - большевистская партия была выкошена почти поголовно. Хуже того, и среди нее мало кто понимал капиталистическую природу СССР. Показателен, в этом плане пример троцкистов, единственной, хотя бы относительно многочисленной антисталинистской политической силы в рабочем движении. Действуя в Европе, она также имела людской потенциал для революционной пропаганды превращения империалистической войны в гражданскую. В частности, во Франции и Италии. Здесь даже многие рядовые сталинисты, даже участвуя во вполне патриотическом движении сопротивления, надеялись на то, что после окончания войны они смогут воспользоваться своей организацией и авторитетом для социалистической революции. Не тут-то было! Приехавшие из Москвы Торез, Тольятти и К, быстро поставили все «на место», навязав продолжение политики антифашистских Народных фронтов даже после поражения фашизма.

И если у какой-то части рабочего класса еще сохранялись революционные настроения, то их помогли преодолеть троцкисты со своим лозунгом «безусловной защиты СССР». Если СССР - рабочее государство, значит надо защищать как его, так и его союзников по антигитлеровской коалиции. Эта логика окончательно добила надежды на новую революционную волну в качестве ответа на вторую мировую империалистическую войну. Мировой рабочий класс оказался в подчинении задачам своих национальных отрядов капитала. Лишь немногие представители троцкистского IV Интернационала, а также представители итальянской коммунистической Левой заняли революционные позиции, но остались практически в изоляции. Без революционного пораженчества, как и без разгрома сталинизма, продолжение мировой революции, начатой Октябрем 1917 года, было невозможным.

«”Безусловная защита СССР” оказывается несовместимой с защитой мировой революции. Защита России должна быть оставлена в порядке особой срочности, поскольку она связывает все наше движение, давит на наше теоретическое развитие и придает нам в глазах масс сталинизированную физиономию. Невозможно защищать мировую революцию и Россию одновременно. Или одно или другое. Мы выступаем за мировую революцию, против защиты России, и призываем вас высказаться в том же направлении [...] для того, чтобы остаться верным революционной традиции IV Интернационала, мы должны отказаться от троцкистской теории защиты СССР; мы осуществляем, таким образом, в Интернационале идеологическую революцию, необходимую для успеха мировой революции». Это цитаты из «Открытого письма Интернационалистической коммунистической партии» от июня 1947 года. Партия действовала во Франции, примыкала к IV троцкистскому Интернационалу и включала в себя как тех, кто разделял троцкистскую теорию «деформированного рабочего государства», так и тех, кто уже понял капиталистическую природу СССР. К числу последних относились и авторы этого письма - Грандисо Мунис , Бенжамен Пере и Наталья Седова-Троцкая , вдова Льва Троцкого .

Однако было уже поздно. Воспользовавшись своей победой во второй мировой войне, капитализм закончил передел мира, объединил большую часть мирового рынка под эгидой США, а меньшую - СССР, обеспечил этим условия для краха мировой колониальной системы и включения ее стран в систему мирового капиталистического рынка. Короче говоря, капитализм создал условия для своего перехода на более высокую ступень своего развития, которая продолжалась 60 лет, и которая вновь начинает трещать по швам, готовя новые большие и малые войны . Это был период продолжительной контрреволюции по всем фронтам. Но нарастающий кризис, экономический, военный, политический, идеологический, вновь требует революционного руководства. И это руководство должно формироваться во всеоружии всего революционного опыта прошлого, и опыта большевизма в первую очередь. И центром этого опыта были и будут ставка на мировую социалистическую революцию и политическая классовая самостоятельность пролетариата, самой неотъемлемой частью которого является категорический отказ от любой формы патриотизма и революционное пораженчество. 10.08.2019

Ленин о гражданской войне

Каждый кто утверждает будто гражданаская война
в России не есть сознательное дело большевиков
либо лукавит, либо не знает своей истории

В. И. ЛЕНИН, ТОМ 26,Июль 1914 ~ август 1915, ИЗДАТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МОСКВА. 1969

О ПОРАЖЕНИИ СВОЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВА В ИМПЕРИАЛИСТСКОЙ ВОЙНЕ

Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству.

Это - аксиома.

Революция во время войны есть гражданская война , а превращение войны правительств в войну гражданскую, с одной стороны, облегчается военными неудачами («поражением») правительств, а с другой стороны, - невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению.

О ЛОЗУНГЕ ПРЕВРАЩЕНИЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ В ВОЙНУ ГРАЖДАНСКУЮ

Единственно правильный пролетарский лозунг есть превращение современной империалистской войны в гражданскую войну. Именно такое превращение вытекает из всех объективных условий современной военной катастрофы и только систематически пропагандируя и агитируя в этом направлении, рабочие партии могут выполнить обязательства, которые они взяли на себя в Базеле.

Только такая тактика будет действительно революционной тактикой рабочего класса, соответствующей условиям новой исторической эпохи.

ТОМ 26, ПРЕДИСЛОВИЕ.

Исходя из империалистического характера войны, Ленин определил позицию партии по отношению к ней. Он выдвинул лозунг: превратить войну империалистическую в войну гражданскую. «Революция во время войны есть гражданская война», - указывал Ленин. Поэтому большевики боролись за революцию в условиях мировой империалистической войны под лозунгом превращения ее в войну гражданскую. Этот лозунг вытекал из всех условий войны, из того, что она создала революционную ситуацию в большинстве стран Европы.
Разумеется, писал Ленин, нельзя знать наперед, приведет ли эта революционная ситуация к революции, когда именно произойдет революция. Но безусловно обязанность всех социалистов состоит в том, чтобы систематически, неуклонно работать в этом направлении, вскрывать перед массами наличность революционной ситуации, будить революционное сознание и революционную решимость пролетариата, помогать ему переходить к революционным действиям. Лозунгом, обобщающим и направляющим эту работу, и являлся лозунг превращения войны империалистической в войну гражданскую.

Гражданская война, к которой революционная социал-демократия звала в то время , означала, как указывал Ленин, борьбу пролетариата с оружием в руках за свержение власти буржуазии в развитых капиталистических странах, за демократическую революцию в России, за республику в отсталых монархических странах и т. д. В качестве первых шагов по пути превращения войны империалистической в войну гражданскую Ленин намечал следующие меры: безусловный отказ от вотирования военных кредитов и выход из буржуазных министерств, полный разрыв с политикой «национального мира»; создание нелегальной организации; поддержка братания солдат воюющих стран; поддержка всякого рода революционных массовых выступлений пролетариата.

Наряду с лозунгом гражданской войны Ленин в противовес буржуазной и социал-шовинистической политике поддержки «своего» правительства и «защиты отечества» выдвинул лозунг поражения «своего» правительства в империалистической войне. «В каждой стране, - писал Ленин, - борьба со своим правительством, ведущим империалистическую войну, не должна останавливаться перед возможностью в результате революционной агитации поражения этой страны. Поражение правительственной армии ослабляет данное правительство, способствует освобождению порабощенных им народностей и облегчает гражданскую войну против правящих классов» (стр. 166). Разъяснению значения этого лозунга посвящена статья Ленина «О поражении своего правительства в империалистской войне». В ней Ленин выдвинул важное принципиальное положение о том, что «революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству». Он подчеркнул, что в условиях мировой империалистической войны во всех империалистических странах пролетариат должен желать поражения «своему» правительству и содействовать такому поражению без этого невозможно превращение империалистической войны в войну гражданскую.

Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству.

Это - аксиома. И оспаривают ее только сознательные сторонники или беспомощные прислужники социал-шовинистов. К числу первых принадлежит, например, Семковский из ОК (№ 2 его “Известий”). К числу вторых Троцкий и Буквоед, а в Германии Каутский. Желание поражения России, - пишет Троцкий, - есть “ничем не вызываемая и ничем не оправдываемая уступка политической методологии социал-патриотизма, который революционную борьбу против войны и условий, ее породивших, подменяет крайне произвольной в данных условиях ориентацией по линии наименьшего зла” (№ 105 “Нашего Слова”).

Вот - образец надутых фраз, какими Троцкий всегда оправдывает оппортунизм. “Революционная борьба против войны” есть пустое и бессодержательное восклицание, на которое такие мастера герои II Интернационала, если под ней не разуметь революционные действия против своего правительства и во время войны. Достаточно чуточку подумать, чтобы понять это. А революционные действия во время войны против своего правительства, несомненно, неоспоримо, означают не только желание поражения ему, но на деле и содействие такому поражению. (Для “проницательного читателя”: это вовсе не значит, что надо “взрывать мосты”, устраивать неудачные военные стачки и вообще помогать правительству нанести поражение революционерам.)

Отделываясь фразами, Троцкий запутался в трех соснах. Ему кажется, что желать поражения России значит желать победы Германии (Буквоед и Семковский прямее выражают эту общую им с Троцким “мысль”, вернее: недомыслие). И в этом Троцкий видит “методологию социал-патриотизма”! Чтобы помочь людям, не умеющим думать. Бернская резолюция (№ 40 “Социал-Демократа”) пояснила: во всех империалистских странах пролетариат должен теперь желать поражения своему правительству. Буквоед и Троцкий предпочли обойти эту истину, а Семковский (оппортунист, всех больше приносящий пользы рабочему классу откровенно-наивным повторением буржуазной премудрости), Семковский “мило ляпнул”: это бессмыслица, ибо победить может либо Германия, либо Россия (№ 2 “Известий”).

Возьмите пример Коммуны. Победила Германия Францию, и Бисмарк с Тьером победил рабочих!! Если бы Буквоед и Троцкий подумали, то увидали бы, что они стоят на точке зрения войны правительств и буржуазии, т. е. они раболепствуют перед “политической методологией социал-патриотизма”, говоря вычурным языком Троцкого.

Революция во время войны есть гражданская война, а превращение войны правительств в войну гражданскую, с одной стороны, облегчается военными неудачами (“поражением”) правительств, а с другой стороны, - невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению.

От “лозунга” поражения потому и открещиваются шовинисты (с ОК, с фракцией Чхеидзе), что этот лозунг один только означает последовательный призыв к революционным действиям против своего правительства во время войны. А без таких действий миллионы ррреволюционнейших фраз о войне против “войны и условий и т. д.” не стоят ломаного гроша.

Кто серьезно хотел бы опровергнуть “лозунг” поражения своего правительства в империалистской войне, тот должен был бы доказать одну из трех вещей: или 1) что война 1914-1915 гг. не реакционна; или 2) что революция в связи с ней невозможна, или 3) что невозможно соответствие и содействие друг другу революционных движений во всех воюющих странах. Последнее соображение особенно важно для России, ибо это - самая отсталая страна, в которой социалистическая революция непосредственно невозможна. Именно поэтому русские социал-демократы должны были первыми выступить с “теорией и практикой” “лозунга” поражения. И царское правительство было вполне право, что агитация РСДРФракции - единственный образец в Интернационале не одной парламентской оппозиции, а действительно революционной агитации в массах против своего правительства - что эта агитация ослабляла “военную мощь” России, содействовала ее поражению. Это факт. Неумно прятаться от него.

Противники лозунга поражения просто боятся самих себя, не желая прямо взглянуть на очевиднейший факт неразрывной связи между революционной агитацией против правительства с содействием его поражению.

Возможно ли соответствие и содействие революционного в буржуазно-демократическом смысле движения в России и социалистического на Западе? В этом не сомневался за последнее 10-летие ни один высказывавшийся публично социалист, и движение в австрийском пролетариате после 17 октября 1905 г. 1 фактически доказало эту возможность.

Спросите любого, именующего себя интернационалистом социал-демократа: сочувствует ли он соглашению социал-демократов разных воюющих стран о совместных революционных действиях против всех воюющих правительств? Многие ответят, что оно невозможно, как ответил Каутский (“Neue Zeit”, 2 октября 1914), этим вполне доказав свой социал-шовинизм. Ибо, с одной стороны, это - заведомая, вопиющая неправда, бьющая в лицо общеизвестным фактам и Базельскому манифесту. А, с другой стороны, если бы это была правда, тогда оппортунисты были бы во многом правы!

Многие ответят, что сочувствуют. И тогда мы скажем: если это сочувствие не лицемерно, то смешно думать, что на войне и для войны требуется соглашение “по форме”: выбор представителей, свидание, подписание договора, назначение дня и часа! Думать так в состоянии лишь Семковские. Соглашение о революционных действиях даже в одной стране, не говоря о ряде стран, осуществимо только силой примера серьезных революционных действий, приступа к ним, развития их. А такой приступ опять-таки невозможен без желания поражения и без содействия поражению. Превращение империалистской войны в гражданскую не может быть “сделано”, как нельзя “сделать” революции, - оно вырастает из целого ряда многообразных явлений, сторон, черточек, свойств, последствий империалистской войны. И такое вырастание невозможно без ряда военных неудач и поражений тех правительств, которым наносят удары их собственные угнетенные классы.

Отказываться от лозунга поражения значит превращать свою революционность в пустую фразу или одно лицемерие.

И чем же предлагают нам заменить “лозунг” поражения? Лозунгом “ни побед, ни поражений” (Семковский в № 2 “Известий”. То же весь ОК в № 1). Но ведь это не что иное, как перефразировка лозунга “защиты отечества”! Это - именно перенесение вопроса в плоскость войны правительств (которые, по содержанию лозунга, должны остаться в старом положении, “сохранить свои позиции”), а не борьбы угнетенных классов против своего правительства! Это есть оправдание шовинизма всех империалистских наций, буржуазии которых всегда готовы сказать, - и говорят народу, - что они “только” борются “против поражения”. “Смысл нашего голосования 4-го августа: не за войну, а против поражени я”, пишет вождь оппортунистов Э. Давид в своей книге. “Окисты”, вместе с Буквоедом и Троцким, вполне становятся на почву Давида, защищая лозунг: ни победы, ни поражения!

Этот лозунг, если вдуматься в него, означает “гражданский мир”, отказ от классовой борьбы угнетенного класса во всех воюющих странах, ибо классовая борьба невозможна без нанесения ударов “своей” буржуазии и “своему” правительству, а нанесение во время войны удара своему правительству есть государственная измена (к сведению Буквоеда!), есть содействие поражению своей страны. Кто признает лозунг “ни побед, ни поражений”, тот лишь лицемерно может стоять за классовую борьбу, за “разрыв гражданского мира”, тот на деле отрекается от самостоятельной, пролетарской политики, подчиняя пролетариат всех воюющих стран задаче вполне буржуазной: охранять от поражений данные империалистские правительства. Единственной политикой действительного, не словесного, разрыва “гражданского мира”, признания классовой борьбы, является политика использования пролетариатом затруднений своего правительства и своей буржуазии для их низвержения. А этого нельзя достигнуть, к этому нельзя стремиться, не желая поражения своему правительству, не содействуя такому поражению.

Когда итальянские социал-демократы перед войной поставили вопрос о массовой стачке, буржуазия ответила им - безусловно правильно все точки зрения: это будет государственной изменой, и с вами поступят, как с изменниками. Это - правда, как правда и то, что братанье в траншеях есть государственная измена. Кто пишет против “государственной измены”, как Буквоед, против “распада России”, как Семковский, тот стоит на буржуазной, а не на пролетарской точке зрения. Пролетарий не может ни нанести классового удара своему правительству, ни протянуть (на деле) руку своему брату, пролетарию “чужой”, воюющей с “нами” страны, не совершая “государственной измены”, не содействуя поражению, не помогая распаду “своей” империалистской “великой” державы.

Кто стоит за лозунг “ни побед, ни поражений”, тот сознательный или бессознательный шовинист, тот в лучшем случае примирительный мелкий буржуа, но во всяком случае враг пролетарской политики, сторонник теперешних правительств, теперешних господствующих классов.

Взглянем на вопрос еще с одной стороны. Война не может не вызывать в массах самых бурных чувств, нарушающих обычное состояние сонной психики. И без соответствия с этими новыми, бурными чувствами невозможна революционная тактика.

Каковы главные потоки этих бурных чувств? 1) Ужас и отчаяние. Отсюда - усиление религии. Церкви снова стали наполняться, - ликуют реакционеры. “Где страдания, там религия”, говорит архиреакционер Баррес. И он прав. 2) Ненависть к “врагу” - чувство, разжигаемое специально буржуазией (не столько попами) и выгодное только ей экономически и политически. 3) Ненависть к своему правительству и к своей буржуазии - чувство всех сознательных рабочих, которые, с одной стороны, понимают, что война есть “продолжение политики” империализма, и отвечают на нее “продолжением” своей ненависти к своему классовому врагу, а с другой стороны, понимают, что “война войне” есть пошлая фраза без революции против своего правительства. Нельзя возбуждать ненависть к своему правительству и к своей буржуазии, не желая им поражения, - и нельзя быть нелицемерным противником “гражданского (=классового) мира”, не возбуждая ненависти к своему правительству и к своей буржуазии!!

Сторонники лозунга “ни побед, ни поражений” фактически стоят на стороне буржуазии и оппортунистов, “не веря” в возможность интернациональных революционных действий рабочего класса против своих правительств, не желая помогать развитию таких действий - задаче, бесспорно, не легкой, но единственно достойной пролетария, единственно социалистической задаче. Именно пролетариат самой отсталой из воюющих великих держав должен был, особенно перед лицом позорной измены немецких и французских социал-демократов, в лице своей партии выступить с революционной тактикой, которая абсолютно невозможна без “содействия поражению” своего правительства, но которая одна только ведет к европейской революции, к прочному миру социализма, к избавлению человечества от ужасов, бедствий, одичания, озверения, царящих ныне.

“Социал-Демократ” № 43

Печатается по тексту газеты “Социал-Демократ”

________________________

1 Имеется в виду опубликованный 17 (30) октября 1905 года царский манифест, который содержал обещания предоставления “гражданских свобод” и созыв “законодательной Думы”. Манифест был уступкой, вырванной революционной борьбой у царизма, но эта уступка отнюдь не решала судьбу революции, как утверждали либералы и меньшевики. Большевики разоблачали всю лживость царского манифеста и призывали к продолжению борьбы, к свержению самодержавия.

Первая русская революция оказала большое революционизирующее влияние на рабочее движение в других странах, в частности в Австро-Венгрии. Известие о том, что русский царь вынужден был пойти на уступку и издать манифест с обещанием “свобод”, сыграло, как указывал Ленин, “решающую роль в окончательной победе всеобщего избирательного права в Австрии” (Сочинения, 4 изд., том 23, стр. 244). В Вене и других промышленных городах Австро-Венгрии произошли мощные демонстрации. В Праге возникли баррикады. В результате в Австрии было введено всеобщее избирательное право.

Кто бы мог подумать летом 1916-го, что уже через год с небольшим у власти в России утвердятся большевики и вскоре в стране вспыхнет самая настоящая гражданская война?! Между тем вождь большевиков Владимир Ленин еще задолго до этого заявлял, что «превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг»…

Через 31 месяц после начала Первой мировой войны, в феврале 1917 года, произошло падение российской монархии. Еще через восемь месяцев, в октябре того же года, у власти утвердился Владимир Ленин , который с тех пор считался главным творцом «величайшего события российской истории XX века». Правда, за все это время (с начала апреля по конец октября 1917 года) Ленин находился в революционной столице только четыре месяца, но, похоже, этот факт никого не смущает. У революции должен быть вождь, и то, что все нити управления ею были в руках Ленина, желательно не подвергать сомнению. Впрочем, по отзывам современников, Ленин в полном смысле слова «жил революцией»…

Внутренние факторы

Что бы ни говорили апологеты монархии, самодержавная система вызывала ту или иную степень протеста – осознанного или неосознанного – во всех слоях населения. Отсюда не только возникновение либеральной оппозиции, но и «успех» российского социализма в двух его основных вариантах: марксистском (пролетарском) и народническом (крестьянском). Иначе и быть не могло: если слой образованных людей не находит естественного применения своим способностям к лидерству и управлению, то из его представителей начинает складываться антисистемное сообщество, руководствующееся постулатами, изначально противоположными существующей государственности.

В.И. Ленин: «Не будь войны, Россия могла бы прожить годы и даже десятилетия без революции против капиталистов». Фото 1914 года

Стоит ли удивляться, что это сообщество интеллигенции взяло на вооружение «самые передовые» социальные теории и занялось поиском не только легальных, но и нелегальных способов воплощения их в жизнь. В такой ситуации не было никакой гарантии, что в критических обстоятельствах интеллигентские доктрины не начнут резонировать с народными утопиями и предрассудками.

Разумеется, русский марксизм носил поначалу подражательный характер. Но случается, что ученики «по молодости» оказываются куда нетерпеливее своих учителей. Таковыми оказались российские большевики. Они искали кратчайшие пути претворения своих идей в действительность, мало задумываясь о средствах их реализации. Предполагалось, что российский пролетариат в союзе с крестьянством развернет борьбу против самодержавия, а после его свержения при поддержке беднейшей части сельских тружеников выступит против буржуазии в борьбе за социализм. Но история существенно скорректировала эти планы.

С началом Первой мировой войны Ленин обратился к факторам глобального порядка. Он стал связывать войну с грядущим крахом капитализма в его высшей, «империалистической» стадии. Теперь Ленина вдохновлял уже не столько «Капитал» Карла Маркса , сколько книга Джона Гобсона «Империализм» (1902). Согласно английскому автору, капитализм приобрел глобальный характер, на повестке дня стоял передел мира между ведущими империалистическими державами. Под впечатлением от нарисованной Гобсоном картины, «подтвержденной» разразившейся в 1914 году Первой мировой войной, Ленин уверовал в близость мировой революции, в это «универсальное» средство победить и самодержавие, и русскую буржуазию, и международный империализм. Позднее вождь большевиков откровенно признал:

«Не будь войны, Россия могла бы прожить годы и даже десятилетия без революции против капиталистов».

Ленинская установка была проста:

«Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг». При этом Ленина не смущало то, что Россия оставалась «самой отсталой» из капиталистических стран. Более того, он, в отличие от других социалистов, делал ставку на «революционное творчество масс».

Ленин считал, что Россия, якобы прорвавшаяся вперед по части концентрации финансового капитала, но вместе с тем опутанная пережитками докапиталистической эпохи, в силу накопленных в ней острейших социальных и политических противоречий способна сыграть роль застрельщика в европейском движении к социализму. Ужасам войны противопоставлялась грандиозная утопия, подававшаяся в наукообразной оболочке. Но этому могли помешать правые социалисты, склонные, вопреки марксистскому учению, к защите «своего» буржуазного правительства.

В 1917 году братание на российско-германском фронте приняло массовый характер

Еще в ноябре 1912 года Базельский социалистический конгресс принял манифест об угрозе надвигавшейся войны. В нем говорилось, что в любой момент армии великих европейских держав могут быть брошены друг против друга. Пролетариат, как подчеркивалось в манифесте, считает это преступлением против человечности, а потому намерен противопоставить империализму всю мощь своей международной солидарности. Манифест рекомендовал социалистам использовать неизбежный в случае войны экономический и политический кризис для борьбы за социалистическую революцию.

«Разжечь пролетарскую революцию на Западе»

Впрочем, с началом войны, забыв о принципах «пролетарского интернационализма», ведущие социалисты всех воюющих стран встали на сторону «своих» империалистических правительств. Вялая реакция на убийство во Франции Жана Жореса – главного и самого яркого противника войны – вполне это подтверждала. Однако Ленина, едва ли не единственного из европейских социалистических лидеров, вспышка «революционного шовинизма» не остановила.

Поскольку, по его мнению, воспрепятствовать мировой империалистической бойне могла только международная пролетарская революция, следовало так или иначе спровоцировать цепную реакцию революционных потрясений. С этой точки зрения было безразлично, в какой стране произойдет первый революционный взрыв. А потому социалисты разных воюющих стран обязаны были выступить против «своих» империалистических правительств. В этих обстоятельствах, согласно Ленину, надлежало «довести до конца буржуазную революцию в России, чтобы разжечь пролетарскую революцию на Западе». Причем в условиях войны вторая половина этой задачи якобы решалась одновременно с первой.

Между тем в Европе уже действовали малозаметные, но весьма многозначительные факторы иного порядка. Мир стал слишком тесным и агрессивным для того, чтобы дипломаты старой формации успевали договариваться о поддержании привычной стабильности. Сыграл свою роль и фактор социализации науки: ученые впервые попытались применить свои практики к общественно-политической жизни.

Возник феномен «наукообразного мифа», который придавал старым как мир утопиям дополнительную убедительность. Это провоцировало соблазн стремительного рывка вперед, в том числе и через «освободительную» войну. Мир стал «революционным» изнутри. Но в то же время он стал агрессивным вовне. В Европе победила вторая тенденция, в России обстановка была сложнее.

Причины, породившие такую ситуацию, были различимы: демографический бум привел к «омоложению» европейского населения, промышленный прогресс убеждал во «всесилии» человека, информационная революция усиливала иллюзорность массового сознания. Соответственно, возросла «безрассудность» обычных людей. В самый ход мировой истории впервые вмешалась возбужденная психика «маленького человека». На этом фоне правители, мыслившие категориями прошлых веков, начали – вольно или невольно – провоцировать войны и революции. Им подыгрывали средства массовой информации, доводившие неосознанное недовольство масс до шовинистической истерии.

Глобализация сталкивала ранее отчужденные миры, и трудно было надеяться, что они скоро придут к взаимопониманию. В известном смысле большевики предложили свой «универсальный» проект устранения обострившихся противоречий. Разумеется, он был утопичным, однако подкупал своей внешней гуманистической составляющей. Так рождался грандиозный революционный обман и самообман.

5–8 сентября 1915 года состоялась Международная социалистическая конференция в Циммервальде (Швейцария). Собралось 38 делегатов из ряда европейских стран. Поскольку Ленин не мог рассчитывать на большинство, он постарался создать так называемую «Циммервальдскую левую» группу – немногочисленную группу своих сторонников.

В дальнейшем он продолжил критику правых социалистов на Кинтальской социалистической конференции (апрель 1916 года), которая своим манифестом, обращенным к «разоряемым и умерщвляемым народам», заявила о необходимости завоевания власти пролетариатом. Однако ленинский лозунг «превращения войны империалистической в войну гражданскую» и здесь не встретил поддержки. Тем не менее Ленин упорно пытался привлечь сторонников. Он нашел их совсем не там, где рассчитывал.

Нетерпеливые народные массы

В годы войны обнаружилось поразительное явление: если в западных странах всерьез восприняли идею «священного единения» всех слоев общества против общего врага, то в России все образованные люди заговорили – кто со страхом, кто с надеждой – о неизбежной революции.

Считается, что значительную роль в нагнетании революционных настроений сыграли речи лидера либералов Павла Милюкова и известного правого деятеля Владимира Пуришкевича , принявшихся в конце 1916 года обличать пороки существующей власти с трибуны Государственной думы. Однако в конце февраля 1917 года народное возмущение прорвалось независимо от них.

В.И. Ленин провозглашает советскую власть. Худ. В.А. Серов

Под лозунгами «Хлеба!» и «Долой войну!» революция словно прокатилась мимо всех тогдашних оппозиционных политических лидеров, и в определенной мере даже социалистов. Забастовавшие, взвинченные до истерики женщины, которым стало нечем кормить своих детей, смогли увлечь за собой мужчин, люди вышли на многочисленные демонстрации. Под влиянием социалистических агитаторов к лозунгам, провозглашенным массами, добавился политический – «Долой самодержавие!». Ситуацию определили солдаты Петроградского гарнизона: им не хотелось идти на ненавистную войну и потому они с готовностью примкнули к возмущенным рабочим. Нетерпеливые массы стали навязывать политикам свой образ действий.

Образовавшееся после Февральской революции Временное правительство возглавили думские лидеры, рассчитывавшие, что избавление от царизма позволит победоносно закончить войну. Российские социалисты (меньшевики и эсеры), ставшие во главе Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, заняли шаткую позицию, формально поддерживая лозунг «Мир без аннексий и контрибуций». Но массы, уставшие от тягот войны, не соглашались ждать. На немедленном выходе России из войны настаивали также анархисты. О сепаратном мире, как ни странно, заговорили и отдельные правые, считавшие, что с падением самодержавия цели войны в глазах народа потеряли свою силу. Этим и воспользовался вернувшийся из эмиграции в начале апреля 1917 года Ленин.

В сущности, расчет Ленина в его знаменитых «Апрельских тезисах» строился на растущем народном возмущении продолжавшейся войной. Его предложения были просты: никаких уступок «революционному оборончеству», то есть тем «дурным» социалистам, которые поддерживают буржуазию и империалистов; соответственно, Временное правительство должно сойти со сцены.

Ленин выражал недовольство и лидерами Петроградского Совета – их следовало заменить «настоящими» революционерами. Также не находилось места в новой России «буржуазному» парламентаризму – ему на смену должна была прийти «более высокая» форма демократии в лице «республики Советов рабочих, батрацких, крестьянских и солдатских депутатов». Кроме того, Ленин говорил о необходимости централизации банковского дела и постепенного перехода к «общественному» контролю над производством и распределением продуктов. Именно так он понимал «шаги к социализму».

Излишне доказывать, что план Ленина был нереалистичен. Но бывают времена, когда взбаламученные массы видят в утопии единственно приемлемую реальность. Британский историк Роберт Сервис по значению сравнил 10 ленинских тезисов с 95 тезисами Мартина Лютера, которые великий проповедник пришпилил к дверям собора в Виттенберге почти 400 лет назад. В обоих случаях делалась ставка на неистовство народа, охваченного новой верой. Правда, Ленин специально подчеркивал:

«Мы должны базироваться только на сознательности масс». Но «сознательность», судя по всему, он понимал своеобразно, пребывая в уверенности, что массы рано или поздно двинутся по пути, указанному большевистской партией. На деле он сам в известной степени стал заложником растущего в народе стремления к миру «любой ценой».

Путь к власти

Как бы то ни было, но даже сподвижники Ленина сочли, что его предложения – «бред сумасшедшего». Большевистское руководство не приняло «Апрельских тезисов», посчитав их слишком абстрактными и на практике бесполезными. Впрочем, они все-таки были опубликованы в «Правде», хотя против их «разлагающего влияния» на страницах этой же газеты выступил Лев Каменев . Лишь в середине апреля Петроградская общегородская конференция большевиков неохотно одобрила ленинские тезисы, а потом их поддержала Всероссийская (Апрельская) конференция большевиков, проходившая с 24 по 29 апреля.

Ленину помог апрельский правительственный кризис. Разразившиеся события представляли собой характерное сочетание провокации и анархии, утопии и психоза. 18 апреля министр иностранных дел Временного правительства, уже упомянутый нами лидер кадетов Павел Милюков, имевший репутацию «гения бестактности», заверил засомневавшихся послов союзных держав, что Россия продолжит войну до победы.

Это пришлось не по вкусу членам Петроградского Совета, по-прежнему придерживавшимся, пусть и формально, лозунга «Мир без аннексий и контрибуций». 21 апреля на улицы столицы с требованиями мира вышло около 100 тыс. рабочих и солдат. Солдаты заговорили о том, что милюковская нота оказывает «дружескую услугу» империалистам всех стран, помогая им душить борьбу пролетариата за всеобщий мир. Начались антимилюковские солдатские и рабочие демонстрации, их встретили контрдемонстрации «чистой публики». Раздались провокационные выстрелы, появились убитые и раненые.

«Декрет о мире» – первый декрет советской власти – был, по существу, призывом к мировой революции

Милюкову пришлось уйти в отставку. Образовалось коалиционное правительство, вроде бы заявившее о своем стремлении к прекращению войны, однако достижение мира по старинке видевшее лишь «в согласии с союзниками». В этой обстановке в частных беседах даже кадеты допускали, что скоро контроль над правительством, возможно, перейдет к Александру Керенскому, а затем власть и вовсе может докатиться до большевиков. Так и случилось. Можно сказать, что в апреле 1917 года Ленин одержал решающую победу. Большевикам осталось только добить тех политиков, которые не соглашались на немедленные переговоры о мире.

В июне 1917-го большевики предложили массам следующий набор лозунгов: «Долой царскую Думу!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!», «Пересмотреть декларацию прав солдата!», «Отменить приказы против солдат и матросов!», «Долой войну!». Любопытно, что лозунги, намекавшие на притаившиеся силы реакции (несуществующая «царская» Дума, мифические «министры-капиталисты»), сочетались с призывами об отмене ограничений прав солдат. Все это обобщалось традиционным антивоенным лозунгом, реализация которого мыслилась через переход власти к Советам. 18 июня большевистские лозунги подхватила 500-тысячная манифестация трудящихся.

Начавшееся в тот же день наступление русских войск было сорвано. Разразился новый кризис, еще больше скомпрометировавший сторонников «войны до победного конца». В начале июля антиправительственная манифестация солдат Петроградского гарнизона, не желавших отправляться на фронт, едва не привела к падению Временного правительства. В известном смысле нетерпеливые массы опередили большевиков.

Нежелание воевать связывалось с аграрным вопросом: солдаты – в большинстве своем бывшие крестьяне – опасались, что пребывание на фронте помешает им успеть к «справедливому» дележу земель, который обещали представители партии эсеров, причем от лица Временного правительства. Между тем эсеры, посулив справедливое решение аграрного вопроса, медлили с ним и с вопросом о мире. Получалось, что они невольно подыгрывали большевикам. Последним оставалось лишь обогнать своих противников-социалистов по части обещаний. И это им удалось вопреки обвинениям в том, что большевики действуют «по указке германского Генерального штаба».

Несомненно, что победу большевикам обеспечили два лозунга: «Мир!» и «Земля!». Большего не понадобилось: массы требовали того и другого любой ценой. Под прикрытием этих воззваний, принятых 25–26 октября 1917 года Вторым Всероссийским съездом Советов, большевики с помощью солдат Петроградского гарнизона легко перехватили власть в стране у зазевавшихся меньшевиков и эсеров.

Однако ленинский «Декрет о мире» был, по существу, призывом к мировой революции. Правда, ни участники Второго съезда, ни широкие массы солдат не хотели этого замечать. В результате Россия сорвалась во внутреннюю гражданскую войну – куда более разорительную, нежели проклинаемая «война империалистическая». Такова была жуткая цена грандиозного обмана и самообмана социалистических доктринеров и легковерных масс.

Владимир Булдаков, доктор исторических наук